- Не могу. Потому что в этой стране такие деньги заработать нельзя. Тем более, вам, Коля!
- А я вам, Герман Донатович, доказываю обратное... Идите сюда!
Беляев порывисто вытащил из-под письменного стола коробку из-под импортного сливочного масла, хорошую картонную коробку. Герман Донатович встал с дивана, подошел и с недоумением уставился на коробку. Беляев открыл ее. Сверху лежали химикаты в пакетиках для проявки пленки и фотопечати. Вытащив их на стол, Беляев поднял почти что со дна газету, под которой, плотно притертые друг к другу, лежали банковские упаковки сторублевых купюр. Десять пачек.
- Считайте! - воскликнул Беляев.
Обалдевший Герман Донатович для убедительности взял одну пачку, прочитал на упаковке:
"10. 000 руб.", повертел в руках и с каким-то странным вздохом положил на место.
- Невероятно! - прошептал он.
- Но факт, как говорят в таких случаях. А ведь вы мне сначала не поверили. И это - жизнь, Герман Донатович! И вы, подозреваю, пишете свой труд, чтобы получить свой гонорар. Уже, догадываюсь, не в рублях, а во франках. И предъявить доказательства о существовании Бога вы мне не сумеете. И это факт. А поверить я и без вашего труда могу. И это тоже факт! отчеканил Беляев и быстро накрыл пачки газетой, засыпал химикатами, закрыл коробку и бросил ее под стол.
- Невероятно! - повторил Герман Донатович и поковылял к дивану.
- Только, я надеюсь, у вас хватит ума не говорить об этом маме?
- Что за вопрос... Конечно, - пробормотал Герман Донатович, с трудом выдерживая натиск охвативших его чувств.
Беляев без труда заметил эту перемену в Германе Донатовиче и ему показалось, что с горя он осунулся и сузился в плечах. Беляев уже не злился на него. Он понимал, что творится у Германа Донатовича на душе. Беляеву еще раз пришлось убедиться на опыте, как мало зависит человек от теорий, которым он поклоняется и которые проповедует. Потому что в критические моменты жизни действуют не теории, а живые люди, люди, которые сначала изобрели колесо, потом деньги, а уж потом Бога единого. Конечно, Беляев против воли высунулся со своими тысячами, и даже теперь сожалел об этом, но ярче урок он вряд ли мог преподнести Герману Донатовичу. Жаль, что Беляев неосознанно причинил ему жестокое, как это было заметно, страдание. Рассекретив свои сто тысяч, он чувствовал, что как бы потерял что-то очень дорогое, близкое, чего ему уже не найти.
Герман Донатович, не имея теперь силы вести беседу о Боге и быть откровенным, ходил мрачно из угла в угол, молчал или же говорил что-то незначительное.
- Во Франции зима другая, - сказал он, останавливаясь у книжного стеллажа и рассматривая книги.
- Во Франции и вера другая.
- Как другая? То же христианство.
- Другая. Вы о филиокве слышали? - спросил Беляев. - А если слышали, то должны понимать, что другая.
Герман Донатович с большим удивлением посмотрел на Беляева и сказал:
- Не думал, что ты осведомлен и об этом.
- Филиокве - и от Сына... Не только от Бога-Отца, но и от Сына исходит Святой Дух. Наш Символ веры - Троица, а они еще добавили к нему это филиокве! Что еще раз доказывает самое что ни на есть человеческое происхождение Бога. То есть, человек сам Его создал и сам в Него уверовал. Остается ответить - для чего?
Беляев как-то решительно махнул рукой и замолчал. Показывая всем видом, что ему надоело толочь воду в ступе, он подошел к стеллажу и, кивая на него, сказал:
- У меня три полки на эту тему. Так что ваш трактат я бы исполнил месяца за три.
Послышались шаги, дверь открылась, вошла Лиза, веселая, румяная, за нею в комнату вбежали Коля и Саша.
- Папа! - воскликнул Саша и обхватил ногу Беляева.
- Он "ласточку" делал! - сказал Коля, возбужденный и вспотевший.
- А ну, покажи! - попросил Беляев. Саша выбежал на середину комнаты, расставил руки в стороны и откинул полную ножку в зеленых ползунках назад. Все захлопали ему.
- Я еще не так могу! - крикнул Коля и тут же бросился на пол и сделал кувырок через голову.
- И-и-а-а! - засмеялся Саша.
Лиза сложила руки на большом животе и смеялась. Потом она сказала:
- Пойдемте обедать. Все на столе.
Герман Донатович облегченно вздохнул, как после нудной и тяжелой работы. А в голове все свербила навязчивая мысль: "И как этому сопляку, этому мальчишке удалось заработать такие деньги?!" К этой мысли примешивалась другая, более обидная, что ли: "Почему я, отсидевший в лагерях более десяти лет, ничего не имею и занимаюсь только возвышенными, не дающими дохода вопросами?!" И ответить себе не мог.
Жена взглянула на его удивленное, испуганное лицо и поняла, что у них произошел спор.
- Какой замечательный борщ у Лизы! - похвалила она.
Герман Донатович рассеянно улыбнулся и сел за стол.
Сашу посадили в высокий детский стул, подвязали на шею передник и придвинули к столу. Он радостно схватил ложку и с размаху ударил по тарелке с борщем. Брызги полетели в разные стороны.
- И-и-а-а! - победно кричал Саша, оглядывая всех округленными веселыми глазами.
Сашин передник, скатерть, рубашка рядом сидящего Коли, пиджак Германа Донатовича покрылись бордовыми пятнами. Лиза подбежала к Саше, выхватила его из стула, отняла ложку, шлепнула по попке и повела в угол. Саша вопил и упирался.
- Будешь так себя вести?! - спрашивала Лиза, склонившись над ним.
- Не бую! - сквозь слезы пообещал Саша и был водворен на место.
- Ты что, дурак? - спросил у брата Коля.
- Я мая тива дью, - пробормотал Саша и стал неумело подносить ложку ко рту.
- Коля! - сказала мать Беляева. - Так нехорошо говорить.
- А чего он! - надул губы Коля. - Всю рубашку обрызгал.
- Наступило на некоторое время молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113