Мальчишки со двора называли её "глиста", а всё равно они её любили.
Муська рано научилась читать, и у неё целый день нос в книжке. Не оторвёшь. Потом старшим ребятам во дворе рассказывала, что прочитала. Поверьте, я не знал такой книжки, чтобы Муська её не читала. А сколько она знала стихотворений! Ходит по комнате, посмотрит в книжку, а потом закроет глаза и бормочет. Смотришь, наутро огромный стих наизусть выучила. Рассказы про пиратов Муська не очень любила, но всё равно читала. На мой день рождения она мне подарила книжку про пиратов. Денег у Муськи не было, так она выменяла эту книжку у одного мальчика на свою самую любимую девчачью. Я даже забыл, как она называется. Но Муська всегда с ней носилась... Уверен, что вы хотели бы иметь такую сестрёнку, как Муська.
Так вот: в то утро Муська молчит, читает. Она уже поела. А мы ещё завтракаем и разговоры разговариваем.
Мать говорит:
- Позавчера на рынке Ежиха (так у нас во дворе называли толстую и всегда растрёпанную жену Ежина) меняла мыло на сахар. За кусок мыла десять кусков сахара.
- То-то, - говорит отец, - Илья Григорьевич прогуливался вчера в порту и кусочками сахара в сумочке постукивал, как костяшками домино всё равно. Я и подумал, что это домино. Он по соляной пристани прогуливался и будто про себя напевал под нос: "Есть сахарок, есть сахарок, а мне бы соли мешок".
- Меняла, - сказала мать.
- Спекулянт, - поправил отец.
А я подумал: "Вор".
Только Муська ничего не говорила и, наверное, ничего не думала. У неё, как всегда, нос в книжке. И в это самое время в дверь постучали. Отец вышел в прихожую, и я услышал голос: кого бы вы думали? Ежина, Ильи Григорьевича. Как говорится, лёгок на помине. Только что о нём разговор был, а он тут как тут. Здорово получилось. Такое только в книжках бывает. А тут - в жизни.
Мать услышала голос Ежина и притихла. И я, как только понял, что речь идёт обо мне, встал потихоньку и пошёл к своей кровати. Моя кровать у самой двери стояла.
- Ты что? - тихо спросила мама.
- Ничего, - тоже тихо сказал я. - Носовой платок тут у меня. Сейчас поищу.
И соврал: не в платке дело. Мне хотелось услышать, что Ежин обо мне говорит. Но вместо этого я услышал, как кто-то за моей спиной плачет. Я быстро повернулся и увидел, что Муська, спрятав голову в книжку, всхлипывает, отчего вздрагивают её плечи, а косички, перекинувшись через голову, лежат на столе.
Мама обняла Муську за плечи:
- Доченька, Мусенька, что с тобой? Не надо такие страшные книжки читать.
Она всхлипывает и говорит:
- Это не от книжки.
- А от чего же? - спрашивает мама.
Молчит.
В это время вошёл отец. Я слышал, как он распрощался с Ежиным и как за Ильёй Григорьевичем захлопнулась дверь.
- Мусенька, доченька, что случилось? - Отец хотел поднять её голову, но Муська сама подняла мокрое лицо.
Глаза её были широко раскрыты, и я в первый раз заметил, что они очень большие.
- Да, - всхлипывала сестрёнка, - успокаиваете. А сами что говорили о Ежине? Что меняла, спекулянт. А сами с ним разговариваете. Да? Сахара полный мешок, мыло украл, а Серафима Петровна из-за того, что у неё сахара нет, в обморок упала...
Муська вытерла вдруг ладонями глаза и твёрдо сказала:
- Всё!
И так же как сразу заплакала, так сразу и перестала.
И потом опять в книжку уткнулась. Отец стоял растерянный.
Он ничего не говорил, но видно было, что хотел сказать: "Я же с этим Ежиным так мало говорил. Не выгнать же было человека".
А Муська бы выгнала. Ого, ещё как выгнала бы! И мне потом досталось от неё. "Чего ты наврал, что за платком пошёл к кровати! Подслушивать хотел, да?"
Все мои товарищи удивлялись, какая у меня сестра: если разобьёт что-нибудь или чернила прольёт на скатерть, пойдёт к родителям и прямо скажет: "Это я сделала". А ведь родители могли бы и не узнать. По правде говоря, часто с Муськой случалась беда - то уронит, то порвёт, то прольёт.
Один раз, когда она была в третьем классе, её за что-то такое наказали. Наутро, когда мы проснулись, Муськи в кровати уже не оказалось. А на столе записка:
"Дорогие родители! Сейчас пять часов утра, а спать я всё равно не могу. Я очень, очень хочу быть хорошей, но у меня не всегда выходит быть хорошей, а выходит быть плохой. Я пошла за дровами для Серафимы Петровны и на улице постараюсь подумать, как быть совсем хорошей. Я взяла кусок хлеба. В школе у нас сегодня ячневая каша".
Вот какая была записка от Муськи. И почти без ошибок. И вообще Муська, хоть она и младше меня, училась лучше, чем я.
ПРО КВАС, КЕРОСИН И ПТИЦУ
Да, она была очень упрямая. "Прямо невозможно, до чего упрямая у меня дочка", - говорила моя мама. Вот, помню, идём мы по улице - папа, Муська и я - и видим, у входа на базарную площадь стоит бочка на колёсах и там чем-то торгуют. Потому что люди стоят в очереди к этой бочке.
Я говорю:
- Квас продают!
Папа тоже самое говорит:
- Угу.
Подтверждает, одним словом, что продают квас.
А упрямая Муська наперекор:
- Керосин.
До бочки далеко - больше квартала. И видно плоховато. Но я понимаю: у самого входа на базар кто станет продавать керосин? Тут петушки леденцовые на палочке, бублики, кукуруза варёная (по-нашему - пшёнка) - всё это может керосином пропахнуть. Керосином всегда во дворах торгуют или, в крайнем случае, в переулке. И я говорю:
- Да квас же это, квас!
А Муська:
- Нет, керосин!
Теперь папа, чтобы Муську не обидеть, говорит:
- Подойдём - увидим. Чего зря спорить.
А меня зло берёт.
- Так квас же это, квас! Вот с кружками стоят. Керосин в кружки не наливают. Керосин же не пьют.
- Керосин! - говорит Муся. Как будто она и слова другого не знает.
Мы подходим ближе и видим, что точно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51