Ты сошёл с ума! Деньги не летают. Они вылетают из кармана, если за ними не смотреть... Илюша, ты наконец вылезешь из-под кровати! Я вижу только твои ноги. Сумасшедший дом! Психобольница.
В это время Женя поднялся с кровати и подбежал к Софье Сергеевне.
- "Сумасшедший дом"?! - закричал он на мать. - "Психобольница"? А это ты видела?!
- Десять рублей! - взвизгнула Софья Сергеевна. - Новенькие!
Илья Григорьевич вылез из-под кровати и подошёл к сыну:
- Отдай!
- Не отдам, они мои! Ой, мама, он меня грабит! Это мои деньги. Они по воздуху прилетели прямо ко мне... Я их спрячу. Я их в банк положу. Я копить буду.
Нет, я не буду описывать эту сцену до конца. Скажу только одно: Ежин даже не пожалел денег, чтобы на время избавиться от жены и сына. И притом денег не машинных, а собственных, мыловых...
На следующее утро в классе во время переклички Ежин не откликнулся.
Дежурный сказал:
- Ежин болен.
В классе засмеялись. Трудно было поверить, чтобы Женя - краснощёкий, толстощёкий Женя Ежин - заболел.
Кто-то сказал:
- Объелся, наверное.
С задней парты крикнули:
- Придёт! Он позавчера опоздал. Придёт и будет канючить у двери...
Но Женя не пришёл - ни на первый урок, ни на последний, после которого мы построились и отправились на Обувку. Вот тут-то я вспомнил щетину и деревянные шпильки. Думаете, что всё это было здесь, на Обувке, лучше, чем у дяди Емельяна? Ничуть не бывало! Тут никакой щетины, никаких шпилек не было. И вообще на Обувке мало что можно было увидеть. Машины закрытые, что внутри - неизвестно. Только слышно: хлоп-хлоп! Хлоп-хлоп!
Из одной машины сыплются заготовки, из другой - подмётки, из третьей - каблуки. А готовых ботинок нет.
Я хотел подойти поближе к машине - посмотреть, чего там. А мне говорят:
- Нельзя!
Я говорю:
- Я только потрогаю, чего она так дрожит. А крутить-вертеть ничего не буду.
А мне говорят:
- Нельзя.
А у дяди Емельяна всё можно было. Шей - не робей!
Пошли в другой цех. Шьют. Машины шьют. Но опять не до конца. Так только: заготовку к стельке. Ну это ещё не ботинок. И опять всё в машине только рант виден.
Я спрашиваю:
- А ботинки где же, готовые?
- Нигде.
- Как так? Почему?
- Цех отделки ещё не готов. Готовые ботинки будут через неделю.
"Вот те на, - думаю. - У нас с дядей Емельяном ботинок за два дня готов. Такой, что - будь здоров! - не сносишь. А здесь - через неделю".
О том, что было через неделю, я потом расскажу, чтобы обо всём по порядку. В тот день, по правде говоря, фабрика мне не понравилась. И Емельяна Петровича я там не видел. Нам сказали, что как раз через неделю нас опять поведут на Обувку, только тогда уже не на экскурсию, а для ознакомления с профессией.
Что это значит, я не совсем понял.
Мне на фабрику не очень уж хотелось. Интересно было здесь только на дядю Емельяна посмотреть. Он же всегда на своей низкой табуретке сидит. А как он тут будет работать перед громаднющим станком...
За эту неделю произошло такое, что не знаю, как рассказать.
Это с Ежиным и с денежной машиной, которую он купил у дяди Емельяна.
ХРУСТ! ДЗИНЬ!
Вечером, когда мы вернулись с фабрики, я узнал, что Женя уехал с мамой на курорт. Той тревожной ночью Софья Сергеевна долго не могла уснуть. Она не верила мужу, который убеждал её, что просто-напросто уронил десятирублёвку на спящего сына.
- Так не бывает, - говорила Софья Сергеевна. - Не морочь мне голову, Илья. Не такой ты человек, чтобы ронять деньги.
Они спорили до утра. У Софьи Сергеевны разболелась голова. Вызвали доктора. И доктор сказал: "Курорт".
Между нами говоря, я думаю, что Ежин подговорил доктора. Доктор ведь сказал, что ребёнка, то есть Женю, тоже надо отправить на курорт, что этого требует медицина...
Тогда Ежин обрадованно воскликнул:
- За деньгами я не постою!
Такую фразу он не произносил, должно быть, никогда в жизни.
Потом Ежины - мать и сын - действительно уехали на курорт. А Илью Григорьевича видели в магазине Бумтреста. Он хотел купить десять пачек бумаги, а ему давали только две.
- Норма, - говорил продавец. - Больше двух пачек в одни руки не продаём...
- Какая может быть норма?! - возмущался Ежин. - Если я, например, хочу обклеить комнату. И потом: что значит одни руки, когда у меня две руки? Две пачки в одну руку и две пачки в другую руку - это же четыре пачки. Будьте любезны.
Но продавец не сдавался. Он говорил:
- Для оклейки комнаты имеются обои. В клетку, в полоску, с цветочками и с собачкой. На все вкусы. Одни руки - это и есть две руки. Одни понимаете? А не одна.
Домой Ежин шёл всё-таки с четырьмя пачками бумаги. Потом он закрыл ставни. В нашем городе на всех окнах были ставни. Потом он... Ну, вы и сами, должно быть, догадываетесь, что он делал потом. Конечно же, нарезал бумагу. Заложил в машину. И начал крутить ручку. Он даже тазик подставил, чтобы деньги далеко не разлетались и чтобы падали прямо в тазик. В нём могло поместиться тысячи полторы-две, а может быть, и больше. Обычно в этом тазике купали Женю в дождевой воде. Ведь в нашем городе водопровод начал работать совсем недавно.
Илья Григорьевич крутанул ручку раз, крутанул два, крутанул три.
Деньги сыпались в тазик, как вода во время ливня. Летом у нас бывают такие дожди, что тазик этот наполняется за пять минут.
После третьей десятки Ежин сделал передышку и взял деньги в руки. Пощупал. Чуть помял. Понюхал. (Чуть-чуть пахнут типографской краской.) Посмотрел на свет электрической лампочки. Водяные знаки на месте.
Ущипнул себя - больно. Засмеялся. Заплакал. И сам себе сказал:
- Ай да Илья Григорьевич! А?
Он устал. Он устал больше, чем уставал на мыловарне, пронося через проходную восемь кусков мыла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51