Евгеньева Лариса (Прус Лариса Евгеньевна)
Сестры
Лариса ЕВГЕНЬЕВА
(Лариса Евгеньевна Прус)
Сестры
С тех пор как Эля себя помнила, она постоянно слышала: "Какая милая! Какая красивенькая! Какая симпатичная!"
А соседский старичок до недавнего времени, встречая ее, трепал пухлую Элину щеку и восклицал: "Очаровашка!"
В раннем детстве у Эли был один страшный страх: чтобы не купили брата.
"Если купите брата, - говорила она, топая ногой, - я его отдам злому Бармалею!"
Так продолжалось лет до пяти. Затем Эля бояться перестала и говорила, хитренько жмурясь: "Не ку-упите. Зачем он вам?" - "Конечно, незачем, если у нас есть такая дочурочка-чурочка, доценька-бегемоценька!"
Эля капризно отмахивалась от маминых поцелуев, но если бы мама перестала ее целовать - она бы, конечно, обиделась.
Самое интересное, что сестра у нее таки появилась. Именно тогда, когда она и думать забыла о всяких там братиках-сестричках, о детских своих страхах не вспоминала, а если и вспоминала, то, разумеется, с усмешкой. Самая настоящая сестра, и не какая-то там уа-уа три пятьсот, как называют младенцев, а вполне взрослая девчонка, Элина ровесница.
Все началось с той страшной телеграммы. Эля поздно вернулась с катка и медленно поднималась к себе на этаж в ожидании предстоящей нахлобучки. В конце концов, думала она, пора это поломать! Она уже абсолютно взрослая и имеет полное право гулять хоть до полуночи. Взяли моду - в половине десятого быть дома! Скажи кому - засмеют! "Вот сейчас и поломаю, - решила Эля. - И нечего откладывать".
У Ольги Петровны, Элиной мамы, которая открыла дверь, было заплаканное, опухшее лицо и красные глаза. Но это не меняло дела. Стоило Эле задержаться на какой-нибудь лишний час, как в доме начинались истерики и слезы. Ограбили, зарезали, цыгане увезли! А цыгане, между прочим, выступают теперь в театре "Ромен". Да-с. Поломать, и именно теперь!
- Надя с Колей погибли...
Эля удивленно смотрела на мать, не понимая, о каких Наде и Коле она говорит.
Был один Коля, девятиклассник, у них во дворе, а с девочкой Надей она ходила когда-то в детский сад, но при чем...
- Дядя Коля и тетя Надя.
Мамина родная сестра и ее муж.
Эля подошла к столу и взяла телеграмму. "КОЛЯ И НАДЯ РАЗБИЛИСЬ МАШИНЕ КИРОЧКА ОСТАЛАСЬ ДОМА КАКОЕ СЧАСТЬЕ ПРИЕЗЖАЙТЕ МАМА".
Мама - значит бабушка. Это ясно. Но при чем здесь счастье?
- Ма, при чем тут счастье какое-то?.. И вообще странная телеграмма. Может, кто-то подшутил?
- Ты соображаешь, что ты говоришь?! - выкрикнула сквозь слезы Ольга Петровна.
- А что? У нас в классе Храповицкий, противный такой мальчишка, сплетник ужасный, полкласса перессорил, ну, так ему прислали картиночку такую самодельную - крест, венок и надпись: "Твоя смерть ходит за тобой по пятам. Ищи себе место на кладбище". Ну, Храповицкого знаешь?
- Я ничего не знаю... ничего не понимаю... Какому Храповицкому?
Побросав в сумку какую-то одежду, Ольга Петровна с треском закрыла молнию.
- Ой, мам, ты вообще соображаешь, что ты говоришь? Храповицкого она не знает! Ты ж сама мне все уши им прожужжала: и здоровается он с тобой, и аккуратный, и улыбка у него располагающая! А это такой притворщик, такой зану...
Ольга Петровна толкнула ее в кресло:
- Сядь! И молча сиди! Молча!
Эля замолчала, надувшись. А мать села в кресло напротив и тихо заплакала, вытирая слезы рукой.
Эля услышала, как в прихожей открылась дверь, и в комнату быстро вошел отец.
- Одевайся, такси ждет, - сказал Сергей Львович жене и взял сумку.
- А я? - спросила Эля, прикидывая, что же лучше - поехать и пропустить контрольную по алгебре или остаться совсем одной и...
- Ты остаешься.
Хлопнула входная дверь, потом дверь лифта. Значит, остаться совсем одной.
Эля достала из морозилки пакет замороженной клубники и стала есть по одной ягодке-ледышке, пока не опорожнила весь пакет. Потом до часу ночи она слушала магнитофон, пока не начали стучать в стену соседи. Утром, конечно, проспала и, завтракая прямо из банки с зеленым горошком, подумала, что не такое уж это счастье - остаться совсем одной.
Родители позвонили через день. Голос у матери был усталый и грустно-спокойный.
- Похоронили вчера. Они в гости поехали на своей машине. Занесло на льду на повороте - и прямо под самосвал. Кира тоже хотела с ними поехать, но ее в последнюю минуту дома оставили, у нее горло побаливало. Вот бабушка и написала в телеграмме, что это счастье. Ну, ладно. Как ты там?
- НорМалек.
- Мы приезжаем завтра. С Кирой.
- Ага. Сколько она у нас будет?
- Все время.
- Это как? - не поняла Эля.
Ответил уже отец. Наверное, он тоже слушал.
- Кира теперь будет жить у нас.
- А... а почему у нас? Почему... почему не у бабушки?
- Мы решили, что вместе вам будет лучше. Ведь вы сестры.
- Ага.
Эля молчала, не зная, что сказать еще. Новость была слишком неожиданной.
- Как ты там? Не голодаешь?
- Не-а.
Она уже почти опустошила холодильник, съев две банки консервированного горошка, банку сайры, банку печеночного паштета, и сейчас как раз собиралась открывать какие-то неизвестные консервы с затерявшейся этикеткой.
- Денег хватило?
- Каких еще денег?
- Мы оставили. На столе под вазой.
- Не видела я никаких денег.
В трубку крикнула уже мать:
- Господи! Как можно быть такой беспомощной, такой несообра...
И гудки. Наверное, кончились монеты.
Эля положила трубку и пошла в свою комнату, по дороге выдернув двадцатипятирублевую бумажку из-под вазы. В нижнем ящике письменного стола она нашла альбом, распухший от фотографий, и почти на каждой была Эля - во всех видах. Улыбающаяся, смеющаяся, серьезная, позирующая, стриженная то так, то эдак, гладко причесанная, с челкой, с хвостом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10