ведь мы с отцом все экономили да экономили, чтобы скопить кое-что, как говорится: "Понемножку, да часто, - вот и сумка полна". Так оно взаправду и вышло. Кроме того, у отца уже были немалые деньги, полученные за работу в Хеернохте во время большого наводнения. Каждую неделю мы откладывали гульден, а то и больше - ведь отец работал сверхурочно и получал немалую плату за свой труд. Каждую субботу вечером мы сколько-нибудь добавляли к отложенным деньгам, не считая того времени, когда ты, Ханс, болел лихорадкой и когда родилась Гретель. Наконец кошелек был так набит, что я заштопала старый чулок, и мы начали класть деньги в него. Теперь мне кажется, будто денег в нем набралось до самого верху - и всего за несколько недель. В те годы жалованье платили хорошее, если рабочий кое-что смыслил в технике. Чулок все наполнялся медью и серебром... и золотом тоже. Ну да, можешь открыть глаза еще шире, Гретель. Я, бывало, со смехом говорила отцу, что не из бедности ношу свое старое платье... А чулок все наполнялся... и был так туго набит, что я не раз, проснувшись ночью, тихонько вставала и при лунном свете шла пощупать его. Потом на коленях благодарила господа за то, что со временем дети мои получат хорошее образование, а отец сможет отдохнуть от своих трудов на старости лет. Порой за ужином мы с отцом поговаривали, что хорошо бы, мол, заново переделать камин и построить хороший зимний хлев для коровы. Но мой хозяин метил куда выше этого. "Большой парус ловит ветер, - говорил он. Скоро мы сможем позволить себе все, что захотим..." И потом мы вместе распевали песни, пока я мыла посуду. Ах... "На тихом море за рулем легко..." С утра до ночи не было у меня никаких огорчений. Каждую неделю отец вынимал чулок, клал туда деньги, а сам смеялся и целовал меня, пока мы вместе завязывали тесемки... Ступай-ка, Ханс! Сидишь тут разинув рот, а день на исходе! - резко закончила тетушка Бринкер, краснея при мысли о том, что слишком откровенно говорила с сыном. - Давно пора тебе в путь. Ханс все время сидел, устремив серьезный взгляд на мать. Теперь он встал и спросил почти шепотом: - А ты когда-нибудь пыталась, мама?.. Мать поняла его: - Да, сынок, часто. Но отец только смеется или смотрит на меня так странно, что у меня пропадает охота спрашивать. Когда в прошлую зиму ты и Гретель заболели лихорадкой и хлеб у нас почти вышел, а я ничего не могла заработать - ведь я боялась, как бы вы не умерли, пока меня не будет дома, - ох, как я тогда старалась! Я гладила его по голове и шептала ему о деньгах ласково, как котенок: "Где они?.. У кого они?.." Все напрасно! Он только дергал меня за рукав и бормотал такую чепуху, что вся кровь у меня застывала. Под конец, когда Гретель лежала белее снега, а ты бредил на кровати, я крикнула ему, и мне казалось, что должен же он услышать меня: "Рафф, где наши деньги? Знаешь ты что-нибудь о деньгах, Рафф? О деньгах в кошельке и чулке, что в большом сундуке лежали?" Но это было все равно, что говорить с камнем... это было... Голос матери звучал так странно и глаза ее так горели, что Ханс, снова встревоженный, положил ей руку на плечо. - Успокойся, мама, - сказал он. - Забудем об этих деньгах. Я уже большой и сильный. Гретель тоже очень ловкая и работящая. Скоро мы опять будем зажиточными. Знаешь, мама, для меня и Гретель приятней видеть тебя веселой и радостной, чем иметь все серебро, сколько его есть на свете... Ведь правда, Гретель? - Мама знает это, - ответила Гретель всхлипывая.
Глава VI
ЛУЧИ СОЛНЦА
Волнение детей и поразило и обрадовало тетушку Бринкер, так как оно доказывало их любовь и преданность. Бывает, что красивые дамы в знатных домах вдруг улыбнутся так ласково, что их улыбка озарит все вокруг. Но далеко ей до той святой материнской улыбки, какой тетушка Бринкер попыталась развеселить своих бедно одетых детей в убогом домишке. Она пожалела, что, не считаясь с ними, так много говорила о своем горе. Покраснев и приободрившись, она поспешно вытерла глаза и посмотрела на детей так, как может смотреть только мать: - Ну и ну! Хорошенькие у нас разговоры! А ведь праздник святого Николааса вот-вот наступит! Не мудрено, что пряжа колет мне пальцы. Слушай, Гретель, возьми эту монетку и, пока Ханс будет покупать коньки, купи себе вафлю на рынке. - Позволь мне остаться дома с тобой, мама, - сказала Гретель, подняв глаза, блестевшие сквозь слезы. - Вафлю мне купит Ханс. - Как хочешь, дочка... И вот что, Ханс: подожди минутку. Еще три ряда - и я закончу свое вязанье, а ты получишь пару самых лучших чулок на свете, хотя пряжа чуть-чуть грубовата, и продашь их чулочнику на улице Хейрен-грахт. Выручишь три четверти гульдена, если хорошенько поторгуешься. В такой мороз и впрямь есть хочется: купи четыре вафли. Так и быть, отпразднуем день святого Николааса. Гретель захлопала в ладоши: - Вот будет хорошо! Анни Боуман рассказывала мне, как будут пировать в богатых домах нынче вечером. Но нам тоже будет весело! Ханс купит себе красивые новые коньки... и вафель покушаем. Вот счастье-то! Смотри не раскроши их, братец Ханс! Хорошенько заверни да поосторожней засунь под куртку, а куртку застегни. - Конечно, - отозвался Ханс, приняв чрезвычайно суровый вид от удовольствия и сознания собственной значительности. - Ах, мама! - вскричала Гретель в бурном восторге. - Скоро тебе придется возиться с отцом, а сейчас ты только вяжешь. Так расскажи нам все-все про святого Нпколааса! Тетушка Бринкер рассмеялась, увидев, что Ханс повесил на место шапку и приготовился слушать. - Ни к чему, ребята, - сказала она, - ведь я вам много раз о нем рассказывала. - Расскажи опять! Ох, пожалуйста, расскажи опять! - воскликнула Гретель, усевшись на чудесную деревянную скамеечку, которую Ханс смастерил для матери в день ее рождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13