Смотрел на все вокруг так равнодушно, словно его ничто не интересует. Лишь всесто ронне обдумав свой замысел, он начинал действовать. И выполнял он свои планы с таким упорством, что сопротивление было невозможно. Что решено - то решено!
Удивляться ли тому, что Пипуш зажал в кулак весь двор? Ведь он и в доме делал все, что хотел. На меня, на Катерину, на Крисю смотрел свысока и ни капельки с нами не считался.
Впрочем, меня он никогда не наказывал. Не клевал. А почему? Да потому, что он - единственный из всех животных! - догадался, что главное лицо в доме не Катерина, а все-таки я, и решил со мной не ссориться. Но Крисе и даже Катерине от него доставалось на орехи, если они осмеливались противоречить. Причем возмездие наступало не сразу. Пипуш брал провинность на заметку и ожидал подходящего случая. Решив, что время настало, клевал преступницу в ногу или в руку. И смотрел ей в глаза: "Говорил я тебе, чтобы ты со мной не спорила?" А потом старался побыстрее удрать, чтобы не получить по голове скалкой или тряпкой.
Ну конечно, и ему попадало за такие выходки. Но это не действовало. Он удирал на забор или на крышу, чистил перья, вытирал клюв, и по глазам было видно, что он презирает людскую злобу...
"Ну и что ж, попало так попало, - бормотал он. - Но уж я тебе дал так дал! Долго, дорогая, будешь помнить, как со мной связываться!"
И меня Пипуш, конечно, тоже воспитывал. Еще как! Я курил трубку. Такую, знаете, короткую английскую трубку. Покурив, клал ее всегда в пепельницу. Пипуш пришел к убеждению, что это никуда не годится. Моя трубка должна лежать на печке в гостиной - кончено!
Стоило только мне оставить трубку в пепельнице, Пипуш мгновенно хватал ее клювом и тащил на печку. Он клал трубку всегда в одно и то же место, на карниз. Возвращался. Усаживался передо мной и смотрел на меня с укором:
"Когда я только приучу тебя к порядку? Неужели не будешь класть свою трубку, куда следует? Ай-ай-ай!"
Как-то Пипуш сидел на столе, дожидаясь того счастливого момента, когда можно будет стащить у меня трубку. Смотрю я на него и думаю, что неплохо бы над ним подшутить. Беру трубку в руку, встаю. Пипуш следит за мной одним глазом. Я иду к печке. Пипуш уже там. Я положил трубку туда, куда ее клал ворон, и вернулся. Пипуш ошалел от радости! Он пищал, махал крыльями, переступал с ноги на ногу, что у него было признаком величайшего ликования. Потом спорхнул с печки, уселся мне на плечо и своим твердым носиком начал осторожно врыться в моих волосах. Это была у него самая большая ласка.
"Умница! Наконец-то ты понял! Молодец! Всегда меня слушайся!"-ворковал он мне на ухо.
Ну, и с тех пор я всегда клал трубку на печь. Что же мне было делать?
Или вспомнить, как Пипуш добился возможности подпадать в прачечную, в которой он соизволил поселиться, непременно через окно! Он бил стекла. Одно за другим. Пока я наконец не устроил там форточку. Так и на этот раз он настоял на своем!
Словом, в нашем доме Пипуш делал все, что хотел. Недаром, недаром его прозвали "ангелом-хранителем"!
А на дворе он был поистине неограниченным властелином. Собаки, кошка, домашняя птица - все боялись его как огня. Пипуш всегда, бывало, сидел где-нибудь на вышке и видел все, что происходит вокруг. Пусть бы только кто-нибудь вышел из его воли! Ворон молнией обрушивался на непослушного и клевал его куда попало. И прежде чем избитый успевал прийти в себя, Пипуш уже снова сидел где-то под небесами и кричал во всю глотку: "Так! Так! Так, как я велю! Да!"
3
Некогда, в доброе старое время, когда "ангел-хранитель" еще не царствовал, Имка, кошка, знала все, что происходит на свете. Ей для этого не нужно было даже выходить за ворота. По нескольку раз в день посещал ее некий рыжий кот. Это была солидная, серьезная личность. Наши собаки уважали Рыжего и никогда не позволяли себе его задевать. Имкин гость-это Имкин гость. Никому до него нет дела!'
Порой Рыжий приводил с собой еще нескольких приятелей. Имка принимала тогда своих гостей на крыше сарая, где было достаточно места, чтобы спокойно побеседовать и повеселиться в дружеском кругу.
Пипуш решил, что так не годится. И постановил: кошачьих вечеринок на нашем дворе не будет!
Как раз на крыше сарая происходило какое-то оживленное кошачье собрание. Имка пела грустное танго, Рыжий ей вторил. Остальные коты развлекались как умели. Было весело, уютно и мило. И вдруг на развеселившееся общество с небес падает что-то черное. И начинает долбить клювом по головам.
"Караул!"-завопили коты и шарахнулись с сарая, словно их кипятком ошпарили.
Пипуш прошелся по полю битвы взад и вперед, крикнул: "Рррааа! Рррааа!" Это прозвучало, как победная фанфара. Так началась война с кошками.
Прочие коты больше уже не появлялись на крыше, Рыжий был, однако, упорен. Пипуш прогонял его без всякого милосердия. Но кот был тертый калач. Он приходил только тогда, когда Пипуша не было. Пел Имке свое танго и исчезал, прежде чем ворон успевал на него наброситься. Наконец Пипушу эта игра в кошки-мышки надоела. Он решил показать Рыжему, что хитрости не помогут. Чужие коты не будут ходить к Имке - и кончено!
Одна стена сарая вся заросла густым виноградом. Пипуш несколько дней подряд просидел в чаще. И даже носа на свет божий не показывал. На дворе могло происходить все что угодно - Пипуш не обращал на это ни малейшего внимания.
Он караулил. Он позволял Рыжему даже входить на крышу и начинать свои вокализы. Только тогда, когда кот, чувствуя себя в полной безопасности, брал высокую ноту, Пипуш молнией налетал на него. Клевал его, лупил клювом, вырывал шерсть целыми клоками. И прежде чем Рыжий успевал понять, что происходит, Пипуш уже сидел, укрывшись в глубине виноградной чащи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60