Про Лёшу я как-то не вспоминала: может, его и не было вовсе. Мы помирились и стали печь блины. Тут пришел Лёша.
Тяпкин первый услышал топот крохотных ножек на ступеньках крыльца, вышел посмотреть и сообщил мне:
– Мам, Лёшка приперся. Давай ему есть.
– Подождет, – сказала я недовольно. – Сейчас кончу блины печь, будем все ужинать. И вообще не морочь мне голову своим Лёшей, старичками и прочей мурой. Мне работать надо.
Тяпкин ушел на крыльцо, потом вернулся.
– Мам, дай молочка.
– Возьми в кастрюле.
– Мне надо все.
– Зачем? Ты лопнешь. И Лёша твой лопнет.
– Я не ему.
– А кому?
Тяпкин долго молчал, памятуя, что про старичков и «прочую муру» я ему говорить запретила.
– Там ежики… – сказал он наконец неуверенно.
– Где это? Какие ежики?
– Возле калитки. Папа, мама и пять ежичков маленьких. Они кушать хотят.
Хоть я и не больно поверила, тем не менее пошла за миской перелить молоко, чтобы ежикам удобнее было пить. Я сама люблю всякое живое и Тяпкину не мешаю любить. Тяпкин, пока я ходила, насовал в карманы байковой куртки сахару, взял три блина и сунул за пазуху. Стойко терпел, потому что блины жгли ему тело.
– Давай я отнесу мисочку, а то ты разольешь.
– Я сама. Они от тебя убегут.
Взял мисочку и тихонько пошел вниз по тропке к оврагу. Лёша запрыгал следом.
Пораздумав, я тоже пошла за ними: вдруг мой сердобольный ребенок бродягу какого-нибудь подкармливает или собаку бешеную. За себя я никогда не боялась. А вот с Тяпкиным мне разные ужасы мерещатся.
Тяпкин вошел в еловый лесок, росший по низу участка, спросил Лёшу:
– Где твои старички?
– Вон сидят, – сказал Лёша. – А мне ты дашь? Я тоже очень кушать хочу.
– А тебе не дам вот. Ты жадный… Мне вот дедушка говорил: «Когда вырастешь, я буду совсем старенький, больной, и ты мне куска хлеба не дашь». А я ему дам. Я ему и хлеба, и молочка, и мяса дам. И ещё конфет…
Я разозлилась, что отец болтает ребенку всякие глупости, и тут вдруг увидела, что навстречу Тяпкину гуськом идут семь маленьких старичков.

Впереди совсем старенький, без шапки, седой, как лишайник, а следом шестеро в остроконечных разноцветных колпачках. У каждого старичка в руках была беленькая красивая мисочка из перламутровой раковины.
– Вот! – торопливо заговорил мой ребенок. – Я вам молочка принес. И сахару. И ещё блины. Ешьте давайте! Я вам всегда носить буду. Много!
Старички наперегонки рванулись к миске, только самый старенький, без шапки, стоял в стороне, сложив на животе руки, и грустно смотрел, как убывает молоко. Точно через дырку утекало. Блины, сахар – всё исчезло в момент, старому дедушке не досталось ни кусочка. Лёше тоже не досталось.
Тогда Тяпкин сел на землю, развез губы сковородником и заревел.
– Не реви! – сказала я. – Лёшу мы дома покормим, а старенькому дедушке я сейчас отдельно кружку молока принесу и блин. Нашла из-за чего реветь!
Я принесла старому молока и блин. Он вежливо поклонился мне, быстро, так же как его внук, заглотнул блин, полизал сахар: зубов у него, как мне показалось, не было. Потом склонился над чашкой с молоком и стал тянуть его, с наслаждением закрыв глаза.
Остальные старички сидели рядышком на сухой хвое и смотрели. Потом они всё так же гуськом пошли за калитку, а Лёша отправился с нами.
– Приходите и завтра, – пригласила я старичков. – Милости просим.
Они вежливо поклонились мне, только один, самый толстогубый, вдруг смешно чмокнул губами, а второй, хихикнув, сказал:
– Только вы ни на что не рассчитывайте! Хи-хи!
– На что не рассчитывайте? – Я удивленно пожала плечами.
Но старички уже подтолкнули в затылок этого деда Хи-хи и отправились домой. Они были очень старые и шли медленно.
Мы вернулись домой, поужинали тем, что осталось, потом все вместе прогулялись до соседского дома. Я забежала туда сказать, что с завтрашнего дня будем брать молока на два литра больше.
6
Наконец-то приехал мой отец, Любашкин дедушка, теперь можно съездить в город за продуктами. Раньше мы с Тяпкиным обходились тем, что было, но такую ораву прокормить местными ресурсами мне, конечно, не под силу. Старички, несмотря на преклонный возраст, ели много и отнюдь не придерживались молочно-растительной диеты. Они ели все, что я им давала, исключая вещи несущественные – чай, кисель и компот. Мясные и рыбные консервы им нравились наравне с молоком, а брынза, пожалуй, больше всего.
Короче говоря, я попросила деда остаться на сутки с Тяпкиным, осторожно сказав, что человек завел себе подопечных ежиков и скармливает им вечером кастрюлю молока, – мешать ему в этом не следует.
– Ты не ходи с ней, – попросила я. – Спугнешь зверят, реву будет на весь лес.
Я опасалась, что дед поругается со старичками. Он был у нас характерный, неуживчивый и почему-то терпеть не мог своих ровесников. Дружбу он заводил с молодыми. Тем не менее я побаивалась, как он примет Лёшу. Но тут всё обошлось довольно просто.
– Это ещё что за чучело? – спросил дед, увидев Лёшу.
– Я не чучело, а Лёша, – сказал Лёша обиженно.
– Откуда ты взялся? – Деду, судя по всему, понравилось, что «чучело» разговаривает.
– Я в лесу живу, – объяснил Лёша и показал рукой в сторону песчаной горы. – А ты и спишь в очках?
– Нет, я их снимаю и кладу на стол.
– А они тебе зачем?
– Книжки читать.
– А Любка говорит, чтобы лучше сны видеть!.. – Лёша посмеялся, тараща глаза, потом попросил меня: – Мама, купите мне очки в городе, я тоже хочу книжки читать.
– Очки тебе ни к чему, – сказал дед. – Ты же видишь буквы?
Он открыл какую-то детскую книжку и показал Лёше.
– Вот буква «А», видишь?
– Вижу «А»! – обрадовался Лёша. – И вот вижу «А», и вот я вижу «А».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24