Но Зинка будто проглотила язык. Тогда я выпалила:
- Тетя Маша, мы пришли просить вас, чтобы вы вышли замуж за Алексея Ивановича, зареченского председателя.
Тетя Маша в первую минуту не могла сказать ни слова.
- Это... кто же вас послал? - спросила она наконец строго.
- Никто. Мы сами, - сказала я виновато.
Тетя Маша облегченно вздохнула, но лицо ее осталось строгим.
- Хозяйка им нужна, - проговорила Зинка.
- А Танька... она такая маленькая, - сказала я звенящим от подступивших слез голосом.
- Мы сейчас у них были, убрали там все...
Тетя Маша обняла меня за плечи и притянула к себе. Другой рукой она обхватила упиравшуюся Зинку. Уткнувшись носом в тети-Машино плечо, я почувствовала, как что-то теплое поползло у меня по щеке.
- Ничего, ничего, девочки, все будет хорошо, - сказала тетя Маша, ласково поглаживая меня по голове.
- А он, Алексей Иванович, красивый даже... На фотографии. Не верите? Спросите у Зинки, - сказала я.
Приподняв голову, я осторожно взглянула на тетю Машу. Она улыбалась, и две прозрачные слезинки дрожали у нее на ресницах.
- Когда-нибудь такая жизнь наступит, что никакого горя на земле не будет, - задумчиво сказала она.
Я радостно встрепенулась.
- Ну, пошли, Зина, а то уже поздно.
- Не боитесь? Может, проводить вас? - живо поднялась тетя Маша.
- Дойдем, - по-взрослому солидно сказала Зинка.
Захлопнув дверь домика, мы с Зинкой сразу окунулись в темноту. Подморозило. Под ногами с легким хрустом ломались тонкие льдинки.
На душе у меня было празднично, как будто тетя Маша своей ласковой рукой сняла с меня невидимую тяжесть.
НАРЯДЫ
Земля впитала в себя весенние ручьи, и всё вокруг зазеленело. Над оврагом лозы развесили прозрачную занавеску. Сплетенная из тоненьких листьев на голубом фоне неба, она покачивалась от легкого ветерка и казалась кружевной. Склонив голову набок и прищурившись, я прикидывала на глаз, какое бы из нее получилось платье.
Стоит только оглянуться вокруг - и бери себе какие хочешь наряды. Можно сшить платье бархатное - из зеленой муравы, что устилает всю площадь посреди деревни, можно голубое с белыми разводами облаков, а лучше всего из розовой зари, что склонилась к лесу.
- Какое тебе больше нравится? - спрашиваю я у Зинки.
- Мне мама обещала, когда подрасту, сшить из своего шерстяного платка, - говорит она.
У моей мамы нет такого платка, и мне нечем похвастаться, но я назло Зинке говорю:
- Жди еще, пока подрастешь! А вот мне мама на лето перешьет свое, которое серыми "яблоками".
- А мне скоро новую рубаху сошьют, сатиновую, - хвастает Петька.
- А... меня тятька подстрижет, - нерешительно говорит Павлик.
- Тоже нашел чем хвалиться, - скривив губы, говорит Петька. - Меня к каждому празднику стригут.
- Ну и проваливай отсюда. Нечего тебе стриженому с нами, нестрижеными, сидеть, - говорит Зинка.
Петька обиженно сопит, но не уходит. Все молчат. Подходит высокая кареглазая женщина и, глянув на Петькино насупленное лицо, говорит:
- Пойдем, Петя, домой. Пойдем, сыночек...
Петька нехотя подымается. Отойдя немного, женщина обхватывает его рукой за плечи и что-то говорит, заглядывая в глаза. Петька, дернув плечом, сбрасывает ее руку и вразвалку идет дальше.
- Еще обнимает, такого индюка! - возмущается Зинка.
- Он же ей сын, - говорю я.
- Я бы такого сына и знать не захотела, - ворчит Зинка.
- А что, разве она... не кулачка? - спрашиваю я.
- Ничего у нее своего нет. Век на Лещиху работает. Та на ней верхом ездит, - говорит Зинка.
Я задумчиво гляжу вслед матери с сыном. Мне не совсем понятно, как это Лещиха "ездит верхом", но я чувствую, что в словах Зинки есть какая-то правда. У Петькиной матери большие грустные глаза, и я часто вижу, как она, стоя на крыльце Лещихиного дома, с тоской провожает взглядом женщин, идущих на работу в колхоз.
"Ушла бы от этой Лещихи и все!" - думаю я. Однако я уже знаю, что не все в жизни так просто, как кажется. Вот, например, тетя Маша: живет совсем одна и почему-то не выходит замуж за Алексея Ивановича. Тогда, весной, когда мы с Зинкой пришли к ней на ферму, мне показалось, что она была согласна с нами. Правда, она ничего не обещала, но мне почему-то думалось, что все скоро решится. Однако прошло вот уже больше двух месяцев, а она живет себе как и жила. При встречах с нами она улыбается по-прежнему, а мы с Зинкой отводим в сторону глаза и, быстро поздоровавшись, спешим уйти. Ни я, ни Зинка не возвращаемся к тому разговору.
Танька все бродит беспризорная, хотя Заречье уже давно присоединили к нашему колхозу. Алексей Иванович теперь не председатель, а бригадир. Почти каждый вечер он босиком спешит по залитому водой лугу в правление колхоза, и вид у него оживленный и бодрый.
А в деревне цветут сады. От самого центра до конца деревни тянется колхозный сад. Прислушиваясь к гудению пчел, стоят молочно-белые яблони. Изо всех палисадников выглядывают кудрявые вишенки, которых и не видно было раньше, когда они стояли без своего убора.
Даже унылое Заречье принарядилось - там ведь тоже весна! У нас с ними теперь одна весна, общая. Наш старенький, поминутно чихающий трактор вспахивает зареченское поле. Ровными рядами ложатся темные пласты земли, которые скоро начнут зеленеть. Хорошо им! Уберутся в зеленый наряд, потом сменят его на желтый. Осенью жнивье ощетинится колючей шубой, а к зиме снова поле укроется стегаными пластами вспаханной земли. И нет у него никаких забот о нарядах, не то, что у тетки Поли, которая целыми днями дежурит возле сельпо.
- Вот ситчику Фене на платье набрала, - говорит она, показывая маме синенький в белые цветочки материал. - Как, ничего? - спрашивает она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62