Людей набилось битком. Счастливчики сидели на лавках, а кто пришел попозже, стояли вдоль стен.
Ребята облепили все окна. Когда кончился доклад и стол убрали, мы с Зинкой пролезли вперед и уселись прямо на полу перед занавесом. И сейчас же к нам, как горох, посыпалась вся детвора.
- Только не шуметь! - сказала Серафима Ивановна. - А то я вас всех домой отправлю.
Мы замерли, зная, что у нашей учительницы слова с делом не расходятся.
Наконец занавес открылся! На сцене была обыкновенная комната с печью, столом и такой знакомой Лилиной люлькой. За столом сидел мужчина.
- Смотри, - прошептала Зинка, - это же Коля!..
И в самом деле это был наш веселый гармонист. Мы его сразу узнали, хотя у него были приклеены черные усы. Он сердился, что у него много работы, а жена сидит себе дома, и делать ей нечего. Жену играла Вера Петровна. Она скрутила узлом свои косы, надела полушубок и заявила, что поедет вместо мужа в лес за дровами, а он пусть хозяйничает дома. "Сваришь обед, накормишь скотину, в доме уберешь и за ребенком присмотришь, сказала она. - А если что неясно будет, у бабки спроси".
Бабка, повязанная платком, сидела на печке, старенькая-престаренькая. Мы ее даже сразу и не заметили. Жена ушла, а муж взялся хозяйничать. Тут-то все и началось! Он метался по сцене, не зная, за что взяться. "Первым делом печь затопи", - скрипела бабка. Но дрова, как назло, не разгорались. Пришлось полить их керосином. Деревянной качалкой он катал на столе белье и одновременно помешивал в печке. Потом вдруг замычал в сенях теленок, раскричался в люльке малыш. Хозяин сломя голову бегал между люлькой и сенями. "Тпрути, тпрути", - запутавшись окончательно, успокаивал он ребенка и тут же принимался напевать теленку: "Бай-бай!" Публика заходилась от смеха. А у старой бабки невозможно было ничего допытаться. Она то и дело приставляла к уху ладонь и спрашивала: "Ась?" Всем было ясно, что она ничего не слышит.
- Интересно, кто эту бабку играет? - сказала я.
- Наверно, старушка какая-нибудь, - прошептала Зинка. - Только я всех бабок в деревне знаю, а такой не видела...
Когда хозяйка вернулась из леса, дома был сплошной ералаш. Мычал теленок, надрывался ребенок. Щи в печке пахли керосином, а каша - дегтем. Свекла для коровы стояла нетронутая, зато в другом корыте было посечено намоченное в стирку белье. Усы у хозяина обвисли, и вид у него был далеко не геройский. Зато хозяйка пришла веселая и объявила, что выполнила за него полторы нормы...
Придя домой, я начала рассказывать спектакль бабушке. Я прыгала по кухне, изображая то хозяина, то хозяйку, то глухую бабку. Бабушка смеялась до слез.
- Ох ты, артистка моя, - сказала она ласково, - так все мне представила, будто я спектакль посмотрела...
На другой день пришла тетка Поля, и пришлось ей рассказывать все сначала. Потом однажды появился дед Сашка и, кашлянув в кулак, сказал:
- Говорят, тут у вас артистка появилась, представление дает, охота и мне посмотреть...
Я с удовольствием расставила в комнате стулья и сделала "сцену". Зрителей усадила на длинную лавку - и представление началось.
Я разрывалась, играя за троих, и, если публике было что-нибудь непонятно, то останавливалась и давала пояснения.
Пришла Зинка. Я обрадовалась.
- Давай вместе играть, - предложила я. - Ты кого хочешь: хозяина или хозяйку?
- Хозяина, - помявшись, сказала Зинка.
Мы начали сначала. Но уже через несколько минут выяснилось, что Зинке со своей ролью не справиться. Она двигалась "по сцене" неуверенно, смущалась и забывала, что нужно делать и говорить. Пришлось остановить пьесу и поменяться ролями. Я заправила платьишко в шаровары и для большей убедительности напялила на голову Ленькину шапку. Не хватало только усов, но и без них дело пошло на лад. Публика была довольна и вслух высказывала свои замечания. Дед Сашка был явно на стороне незадачливого хозяина. При каждой новой его неудаче он огорченно восклицал:
- Ох ты, мой хлопчик бедненький, как тебе лихо привелось...
Я разошлась вовсю. Теперь мне уже казалось, что передо мной не картонная коробка из-под игрушек, а настоящее корыто и не бабушкин сундук, а печь... Мешало лишь то, что нужно было говорить еще слова и за бабку, сидящую на печи.
- Бабушка, - взмолилась я, - помоги. Говори вместо бабки, ладно?
- А что говорить-то? - спросила бабушка.
- Ну, я же сколько раз тебе рассказывала, неужели не помнишь?
- Что-то не помню, - отмахнулась бабушка.
- Ну, говори что хочешь. Подсказывай в общем, что делать нужно...
- Ну ладно, - согласилась бабушка.
Я стала играть дальше. Бабушке трудно и за зрителя, и за актера. Она то совсем забудет про свою роль - сидит и хохочет, то вдруг спохватится и бухнет невпопад:
- За водой сходи, внученька...
- Бабушка, я же не внученька, а хозяин, и за водой мне не надо. Подсказывай, чтобы я теленка напоила, - расстроенная, говорю я.
Публика хохочет еще больше. И вдруг в самый разгар нашего спектакля я слышу скрипучий старческий голос:
- Ох ты господи, щи не забудь посолить...
Я даже не заметила, кто это начал мне помогать. Дело у меня снова пошло на лад, и я под бурные аплодисменты зрителей закончила свое выступление.
- Ну, молодец, - сказала мама, - здорово играла, и Зина тоже.
И тут я спохватилась.
- А кто же это так здорово за бабку говорил? - спросила я.
Взглянув на мамино лукавое лицо, я все поняла:
- Ой, мамка, да ведь это же ты! И на спектакле ты играла, а мы с Зинкой весь вечер гадали...
- Не узнали? - засмеялась мама.
- Ты как артистка настоящая! - сказала я.
- Вы с Зиной получше меня артистки - целую пьесу разыграли, - сказала мама.
Я взглянула на покрасневшую от смущения Зинку и самодовольно подумала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62