Вся округа смеялась над Никласом. А жена его лила слезы и бранила мужа за все его глупости. И он и вправду перестал ходить в лес по утрам. Однако же вместо этого стал ходить туда по ночам, когда все другие спали. Поутру же возвращался он такой сонный и усталый, что не в силах был справлять поденную работу и получал муки еще меньше обычного. В лачугу его пришла настоящая нужда, да и сам он голодал, отощал, кожа да кости стал.
И все-таки продолжал искать клад, потому что найди Никлас клад - и он стал бы счастьем и спасением не только для самого Никласа, жены и детей, но и для всей страны.
Однажды ночью, только Никлас подошел к камню, на котором в первый раз сидел, подсматривая за старым троллем, взошел месяц. И тут вдруг будто пелена спала с глаз бедняка, он тотчас узнал сосну, под которой старый тролль спрятал кожаный мешок.
Несколько ударов лопатой - убраны слой земли и камни, и вот уже виднеется что-то круглое, толстое и гладкое.
Мешок! Ведь это кожаный мешок!
Никлас отчетливо видел его при свете месяца. И, дрожа от радости, начал окапывать мешок, чтобы легче было приподнять его. Потом он нагнулся, обхватил обеими руками мешок, приподнял его и стал тащить. Но не тут-то было, мешок прочно сидел в земле.
Казалось, будто кто-то крепко-крепко держит его снизу.
Никлас изо всех сил тянул мешок, дергал его и рвал. Но все напрасно. У того, кто ему противился, была такая хватка, словно вместо пальцев у него были железные клещи.
"Ладно, - подумал Никлас, встав на колени возле ямы, - видно, ничего больше не остается, как простоять здесь до самого раннего утра. Только бы не напали на меня чудовища".
Вглядываясь в кустарник, он прислушивался к малейшему шороху. Вскоре он и вправду услыхал какой-то хруст и треск, и из кустов прямо на него выскочил страшный, мерзкий волк с разинутой пастью.
Никлас не на шутку испугался, он подумал: не все ли равно, умереть ли в пасти зверя или же медленной голодной смертью зимой. А раз так, то троллям, если они прячутся за деревьями и смотрят на него, не видать его страха.
И Никлас, не отрывая острых глаз от чудовища, еще крепче обхватил руками мешок.
Волк страшно скалил зубы и все шире разевал пасть, готовый вот-вот проглотить человека. Но внезапно он застыл на месте, словно наткнулся на острый взгляд Никласа, взгляд, подобный направленному на него оружию. И волк, повизгивая, пополз назад, а под конец исчез в зарослях кустарника.
Однако же вскоре послышалось шипение, и на ветвях дерева, прямо над головой, Никлас увидел извивающееся змеиное туловище, а беспощадные сверкающие глаза на плоской голове неотрывно разглядывали его. Никлас содрогнулся от ужаса, но и тут не выпустил мешок из рук; пристально и бесстрашно смотрел он в сверкающие глаза чудовища. И глаза змеи медленно угасали под его взглядом, а потом потухли, и Никлас не увидел больше ни глаз змеи, ни ее туловища.
"Слава богу, - подумал Никлас, - теперь-то я знаю, как одолеть чудовищ, если еще кто-нибудь явится".
Но никто больше не появился. Зато вскоре Никлас услыхал далеко-далеко какой-то человеческий голос. Казалось, кто-то кричит. И вскоре он ясно расслышал, что зовут его и что это голос их соседки.
- Никлас! Никлас! - кричала она. - Иди домой! Твоя жена помирает!
Никлас задрожал так, что чуть не выпустил мешок из рук. Его дорогая жена умирает и он, быть может, никогда больше ее не увидит! Но если он выпустит мешок из рук и побежит домой, его дети, пожалуй, тоже умрут с голоду. Зато, если он удержит мешок, - и его дети, и тысячи других людей смогут жить счастливо.
И Никлас держал мешок, хотя сердце в груди разрывалось от горя.
Но тут до него снова донесся крик:
- Ау, отец! Ay! Ay!
Это старший сын Никласа кричал так, что эхо разносилось далеко вокруг в лесу.
А следом раздался третий голос, голос маленькой дочери Никласа - Гудрун:
- Батюшка, батюшка, где ты? Где ты, милый батюшка?
"Только бы они меня не нашли, - думал он. - Хоть бы месяц закатился, чтобы они меня не увидали".
Но месяцу нужно было еще долго плыть по небу, прежде чем он снова добрался бы до лесных верхушек. Все отчетливей и отчетливей слышались голоса, и тут Никлас увидел, как все трое звавших его мелькают между деревьями. Он как можно плотнее прижался к земле. Но у мальчика был соколиный взгляд, и он тотчас обнаружил отца.
- Вот он, вот он! - закричал сын.
И в тот же миг все трое - соседка, сын и дочь - уже стояли возле Никласа, рассказывая ему, как бедная умирающая лежит на смертном одре, тоскуя по мужу.
Но он не отвечал и только неотрывно смотрел на них.
- Только бы нам раздобыть матушке какой-нибудь сытной еды, может, она и оправилась бы, - говорил мальчик. - Если ты дашь мне свой кафтан; батюшка, я бы мог пойти к лавочнику и продать его.
Как ни хотелось Никласу отдать сыну свой кафтан, он все равно не мог бы этого сделать, потому что тогда ему пришлось бы выпустить из рук кожаный мешок. И он холодно покачал головой.
- Никласу его кафтан дороже жизни жены! - воскликнула соседка. - Всякому видно, что ему нет дела ни до жены, ни до детей. И не стыдно ему здесь прохлаждаться, когда в лачуге его полным-полно бед. А что это он держит в руках? Сдается мне, что это большущий камень!
Мальчик с девочкой тоже наклонились, чтобы взглянуть.
- Да это всего-навсего большая гранитная глыба! - сказал мальчик.
- Господи боже, он совсем ума решился! - вскричала соседка. - И хоть бы слово вымолвил! Тролли наверняка околдовали его! Надо спасти Никласа.
И она попыталась было оторвать его руки от кожаного мешка. И тут он так дико взглянул на нее, словно собирался укусить, и соседка вместе с Гудрун испуганно отпрянули назад.
1 2 3