Я представляю себе, как в 1612 году художника вызвали из города на берег, чтобы он увековечил чудовище, явившееся ночью с приливом и теперь подыхающее на берегу.
Я вижу на гравюре человека, который стоит рядом со своей женой и указывает на кита палкой. Какие-то люди подходят к киту с ножами и корытами, радуясь своему счастью – ведь господь послал им настоящее сокровище: гору жира и годной для поделок кости. Вокруг туши носятся собаки, некоторые из них кувыркаются в воздухе – вот в какой восторг привел их запах крови, жира и отбросов.
Три с половиной столетия спустя на низменный берег Северного моря вынесло штормом другого злосчастного кашалота; дамба помешала ему вернуться в море, и, никем не замеченный, кашалот умер на польдере. Тушу его обнаружил мальчик, потом на берег пришел какой-то мужчина, за ним явились еще люди; наконец, прибыл ученый из музея. Кита оттащили к причалу и подняли на стальных тросах, чтобы выяснить, сколько он весит. Тяжело покачивался подвешенный мертвый кашалот. Пасть его застыла в ухмылке. Двухметровый половой член, странно изогнутый и неприятно серый, в последний раз показался из складки на брюхе. Собравшаяся толпа поражалась размерам кашалота. Люди разговаривали вполголоса, подавленные непостижимыми размерами туши.
Пятьдесят семь тонн! Под стенания стальных тросов и скрежет паровых лебедок туша медленно опустилась на причал. «Поберегись! Как бы не сорвался!» Последним на бревна причала опустился широкий черный хвост. Толпа облегченно вздохнула, гордая успешно проведенной операцией.
Следуя за ветрами, морскими течениями и стаями рыб, кашалоты пришли сегодня к западному побережью бесплодного каменистого острова Гуадалупа, который находится в ста пятидесяти милях от Байя Калифорнии – унылого, но поразительно красивого района Мексики.
Мне снова видится этот крошечный остров, на котором я высадился однажды, чтобы посмотреть на последнего из гуадалупских морских котиков. На сухом, раскаленном берегу, мрачном, как ад, еще сохранились каменные кладки – стены квадратных и круглых хижин, которые строили здесь китобои в девятнадцатом веке (крыши, очевидно, делали из парусины, натягивая ее над каменными стенами и оставляя открытыми дыры-отдушины). На серых вулканических скалах выбиты названия судов и имена; иные из надписей демонстрируют изящество старинной каллиграфии. Самый старый автограф, который мне удалось найти, гласил: «Судно Эссекс… Хенри Уолдбон… Бристоль… 1835».
Почти полтора века прошло с тех пор… Меня окружают призрачные фигуры бородатых мужчин в грубой, пропитанной потом и солью одежде. Я слышу их разговор; без всякого уважения отзываются они о капитане: «Этот сукин сын готов уложить нас спать прямо на камни!» Моряки во все времена были народом непочтительным и грубым.
Похвастать острову нечем – кроме истории и тюленей, конечно. Родился он в огне вулкана, поднявшего со дна острые скалы и залившего их языками раскаленной лавы; на тысячу триста метров возвышается остров над уровнем моря. Самые высокие скалы Гуадалупы расположены в северной части острова; вершины их часто скрываются в облаках, и тогда по каменистому склону течет в океан ручеек пресной воды.
Живут на острове козы, кошки и мыши – вот и весь перечень его обитателей. Предков этих домашних животных привезли сюда люди; животные одичали и ведут непрерывную борьбу за существование на острых, почти лишенных растительности скалах. Голодная коза медленно, чуть не ползком продвигается по истрескавшемуся уступу к последнему зеленому стеблю – и, внезапно сорвавшись, разбивается о камни. Кости этой козы лежат на берегу среди прочих костей (некоторые из них принесло сюда море). Расположение костей и скелетов кажется мне любопытным, и я их фотографирую. В эту минуту я не думаю о том, какую глупость и жестокость совершили люди, оставившие неприспособленных животных на этом бесплодном острове.
Крошечная мумия домовой мыши темнеет на колючке кактуса: несчастное животное пыталось добраться до сочной зелени. (В книге Питера Кроукрофта, директора Брукфилдского зоопарка в Чикаго, есть такие слова: «Мне кажется до ужаса понятным униженное положение мыши в нашем мире».) Вокруг расщелин, в которых буревестники часто пытаются вить гнезда, я вижу высохшие, выбеленные солнцем и ветром катышки – помет охотившихся здесь кошек.
Если бы не тюлени и не пресный ручей, «Эссекс» никогда не бросил бы якорь у берега сухого, раскаленного, зловонного острова Гуадалупа.
К вечеру маленького кашалота, плавающего в двух милях от острова, окружает многоголосый гвалт дельфинов. Здесь случайно встретились восемь разных видов китообразных – сотни и сотни животных. Одни дельфины собрались в крупные стада, потому что у них сейчас сезон спаривания, другие попросту проплывали мимо острова небольшими группами и задержались здесь, чтобы поохотиться. На площади всего в одну милю кружатся, "встречаясь и расходясь, тысячи две черно-белых тел животных. Они прочесывают верхние слои воды; с наступлением сумерек к поверхности поднялись целые тучи розового планктона, а вместе с планктоном и многочисленные стаи рыб. В марте редко выпадает такой тихий, спокойный вечер. Море сверкает и искрится от плывущих у самой поверхности животных и рыб.
Сезонное, запланированное природой половое возбуждение дельфинов усиливается оттого, что животных собралось здесь так много; оно заставит некоторых самцов спариться с самками других, хотя и близких, видов, и на будущий год на свет появятся маленькие дельфины-гибриды, которые когда-нибудь озадачат японского биолога, обнаружившего их странные туши в своих сетях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59