Медицинский шкафчик (железо плюс стекло), в котором хранятся хирургические инструменты. В углу штативы для капельниц. Операционная — рядом, в соседней комнате. Вообще, две трети второго этажа — это маленькая, но вполне оборудованная больница.
Будуар тоже на втором этаже, но в другом конце особняка. Туда можно попасть двумя способами: во-первых, пройти дальше по коридору, — за операционную, за кладовку, за туалет для персонала. Во-вторых, снизу по отдельной лестнице, что прячется возле «черного хода» (этим путем Эвглена обычно и приводит возбужденных мышек в мышеловку).
Попасть, наоборот, из будуара в «студию» для постороннего человека возможно только одним способом — на каталке…
И персонал имеется. Помимо тети Томы иногда появляется улыбчивый, приветливый китаец по имени Сергей, который на любой отвлеченный вопрос реагирует так: «Я попробую что-нибудь для вас сделать».
Иди в жопу, отвечаю я в таких случаях. Мысленно, конечно…
На тумбочке возле моей кровати красуется статуэтка, подаренная мне Эвгленой много месяцев назад, еще на 23 февраля. Стойкий оловянный солдатик. Изготовлен, правда, не из олова, а из чугуна, — качественное художественное литье. Одноногий, естественно, как ему по сказке и положено… Что это, намек? Издевка? Или искреннее проявление чувства прекрасного?
Я не в обиде на свою супругу за этот подарок. Лично мне статуэтка нравится вовсе не изяществом форм; просто она увесиста и очень удобно лежит в руке…
11.
Аккуратно уложив инструмент, Елена уносит снаряженные биксы в операционную. Там у них есть сухожарый шкаф, куда биксы с инструментом и должны быть поставлены. Все правильно — без термообработки нельзя. Вынимать непосредственно перед операцией. Я теперь многое знаю по части хирургии, жизнь научила. Куда бы этот мусор из башки вытряхнуть?
Уцепившись рукой за спинку кровати, я сползаю на пол.
Единственной моей руке любой атлет позавидует — жуть, а не рука. Машина. Заменяет мне три недостающих конечности.
Кровать целиком стальная, спинка сварена из трубок; предусмотрена также скоба для наручников, за которую я возьмусь, когда буду залезать обратно. Одет я по-домашнему: в майке и бриджах. Штанины в бриджах наглухо зашиты, вдобавок, кусками войлока проложены, чтобы культям комфортнее было. Культи на ногах уже не болят. Ноют и чешутся сами ноги, которых нет… впрочем, это общее место в ощущениях всех калек. Рана на левой руке еще тревожит, все-таки трех недель не прошло, как Эва отсекла мне остаток предплечья, пощадив локтевой сустав…
Со стороны, наверное, я похож на толстого червя, который, суетливо извиваясь, перемещается по полу. Держать равновесие — не проблема, давно привык. Добираюсь до розетки и включаю телевизор. Выбираю канал и перекидываю Алику пульт управления. Я читал программу передач и знаю, что сейчас этому человеку нужно. Шум стадиона врывается в нашу студию.
— Кто болеет за «Зенит», у того мошна звенит, — провозглашаю я.
— Все, кто ходит на «Спартак», получают там в пятак! — мгновенно оживляется он.
Алик прибыл в Москву из Ленинградской области, поэтому фанатеет за «Зенит». И потому же — никто его здесь не хватится. На недельку приехал, бедолага: столицу посмотреть, на футбол сходить, то-сё…
Когда Елена возвращается, «Зенит» как раз забивает «Спартаку» гол. Алик вне себя от счастья, поэтому преспокойно берет три маленькие таблетки, которые протягивает ему наша медсестра. Послушно глотает, — одну, вторую, — не отрывая сияющих глаз от экрана… И только через минуту вдруг соображает:
— Стой, это зачем?
Кто ж тебе скажет, зачем? Глупый.
— Чего ты мне дала?
Скорее всего, седуксен. Премедикация. Болельщику предстоит тяжелое утро. Елена, не отвечая ему, подходит ко мне, — я жду, сидя на полу; гляжу на нее снизу вверх. Она, как всегда, в штанах: ни юбок, ни платьев не носит. Вряд ли стесняется моих взглядов, просто характер такой.
— Мне тоже? — спрашиваю.
— Вам — нет.
Мне — нет… Это хорошо.
Ох, как хорошо! Короткие секунды триумфа.
— Стой! Думаешь, я полное дерево? — кричит Алик. — Чем ты меня травишь, сука? (Футбол его больше не интересует. ) Да я просто вытошню это дерьмо, и всё!
Елена ухмыляется краешками губ.
— Не советую, — говорю я мальчишке. — Хуже будет.
Он смотрит на меня и утыкается лицом в подушку. Насчет того, что будет хуже, он мне верит…
Елена проверяет, хорошо ли закрыт шкаф с инструментами.
— У тебя есть парень? — начинаю я разговор.
Она только хмыкает.
— Предположим, был бы, — говорю я ей. — И что бы он сказал, если бы узнал, чем вы с матерью на жизнь зарабатываете?
— Нужно платить за мою учебу, — вдруг решает она ответить. — Нужно платить за дом.
— Понимаю, очень престижная школа. Учиться в ней — показатель незаурядной крутизны… Неужели ты вправду думаешь, что все на свете продается?
— Нет, не все. Только то, на что есть покупатель.
— Это все теория. А на практике, я полагаю, нет у тебя парня. Нет и быть не может. Твоя простейшая будет недовольна, а ты не захочешь ее огорчать.
Лицо девочки костенеет. Кто такая «простейшая», она не спрашивает.
— Захочу — огорчу, — цедит она.
— «Захочу», «не захочу»… Я, наверное, неправильно выразился. Чтобы завести нормального парня, тебе придется перешагнуть через свой страх. Для этого нужно быть сильной. Твоя беда в том, что ты боишься… признайся себе, КОГО ты боишься?
Сейчас, думаю я. Сейчас она повернется, рванет дверь на себя…
— У меня есть парень, — сообщает она, глядя в пол. — Мы вместе учимся. Говорит, что любит.
Что-то изменилось в ее голосе. И в лице. Дрогнуло что-то — появилось на миг и спряталось…
— Ого!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19