В руках у девочки бикса — емкость круглой формы, похожая на кастрюльку с дырочками, в которую складывают хирургические инструменты. Когда юная медсестра идет от меня обратно к шкафчику, в биксе что-то весело погромыхивает.
Зовут ее тоже Эвгленой. Купчиха дала дочке собственное имя — то ли чтоб себя увековечить, то ли в память о своем пропавшем отце. Эвглена с зелеными глазами разделилась надвое, и возникла Эвглена Вторая. Поистине — простейшие размножаются делением. Есть у девчонки, как ни странно, и отчество: «Викторовна». Что за Виктор? Отец, надо полагать? Надеюсь, не Васнецов… Хотя, какая мне разница?
Ненавижу художников.
А дочка предпочитает, чтобы ее звали Еленой. Как угодно, только не Эвгленой. Это прекрасно…
— Елена… — произношу я тихо и медленно. — Колдовские звуки. Если ты вслушаешься, как звучит твое имя, ты почувствуешь силу. В нем есть то, чего не хватает тебе в жизни. А может, тебе стоит хотя бы иногда произносить свое имя — вслух или про себя? Вот, послушай: Е-ле-на… Е-ле-на…
— Смешно, — дергает она плечами, не оборачиваясь.
Ничего смешного, девочка, откликаюсь я мысленно. Расшатывать твою защиту — это тяжелый труд.
— Когда ты пробуешь свое имя на вкус, оно может быть или сладким, или соленым.
— Да что в нем такого важного, в моем имени?! — наконец разворачивается она.
— Поверь, совершенно ничего важного! Главное то, как ты его чувствуешь. Если опереться на собственное имя, можно добавить себе устойчивости в жизни. Можно петь свое имя, как мантру, как заклинание. Слушаешь звуки — «Е», «А»… и при этом чувствуешь, как расслабленность появляется в твоем теле. А задрожавшая вдруг рука поможет тебе еще больше расслабиться и понять разницу между напряжением и душевным покоем.
Елена непроизвольно прячет руки за спину… Я продолжаю, не сбавляя темпа.
— А ведь тебе нужна сила, ведь так! Ты видишь, что с тобой делают. Ты чувствуешь, что становишься пластилином и теряешь форму. Ты теряешь собственную личность. Ты послушай свой голос! Послушай, как меняется твой голос, когда ОНА говорит с тобой…
Не знаю, как насчет голоса Елены, но мой — точно меняется. Даже тембр. Откуда, из каких глубин отчаяния приходит эта вязкая густота, эта засасывающая убежденность?
— …Посмотри на себя. ОНА дергает за нитки, и ты выполняешь все, что ОНА хочет. Видишь, как ты становишься марионеткой? Чувствуешь, как ты съеживаешься и становишься меньше ростом, когда ОНА говорит с тобой?..
ОНА — это мать. Достаточно простого местоимения, потому что Елена отлично понимает, о ком речь. Лучше меня понимает…
Девочка слушает — с остановившимся взглядом. Мимика отсутствует. В голосе моем она слышит голос матери. Она и вправду смотрит на себя со стороны, она думает именно то, что я сейчас озвучиваю — ее страхи и ее чувства.
Это транс.
— …Ты марионетка в ЕЕ театре. Твои глаза потухают, твои руки опускаются. Ты — пластилин. Ты — никто…
Елена топает ногой:
— Сами вы «никто»! Сами!
Бежит в коридор. Из операционной доносится яростное громыхание. По столу она двинула ногой, что ли? Эти звуки, как музыка.
Тетя Тома, наша медсестра, выглядывает из своей клетушки, сердито глядит на меня и что-то мычит, жестикулируя рукой с бутербродом.
Я улыбаюсь.
Очередная порция яда впрыснута. Далеко не впервые я ввинчиваю в Елену подобные вещи, и каждый раз ее реакция все острее, — положительный симптом, я надеюсь. Ибо эта жутковатая девчонка — мой единственный шанс на спасение…
— Так есть заказ или нет? — бросаю я в сторону коридора, на сей раз громко.
Безответный вопрос.
Откликается любовник, как там его… Алик Егоров. Живо привстает на локте:
— Какой заказ? — спрашивает он нервно.
— Заказы — они разные бывают. По телефону, по факсу, по интернету. Я рассуждаю следующим образом. Во-первых, ужин нам сегодня не принесли и, скорее всего, не принесут. Почему? Чтобы желудок перед наркозом не загромождать. Во-вторых, запертый доселе медицинский шкаф явил миру свое бесовское нутро. В третьих…
Появляется Елена.
— Нет никакого заказа, — говорит она резко. — Не говорите ерунду!
Ее слова адресованы больше Алику, чем мне. Я-то всё уже понял.
— Нет, так нет. Убогие так доверчивы.
— Вы о чем? — совсем разволновался парень.
Единственное, что пока остается за кадром — кого завтра будут резать, его или меня.
6.
Она атаковала Бориса Борисовича с ходу, повисла на нем, повалила на ковер.
— А моллюски? — спросил гувернер с наигранной строгостью.
— Моллюски — на фиг. Давно пора готовить зачет по теме «дефлорация».
Елена по-хозяйски обняла гувернера и поцеловала его в губы. Тот не сопротивлялся, не разорвал близость.
— Вы что-то путаете, барышня. «Дефлорация» — в программе следующего учебного года. A la fin des fins je me suis marie.
— Ta femme est grise. Comme la moissure elle fleurit une fois par an, au mois d’ao?t
Он не попытался защитить жену от нелепого оскорбления, не возразил ни словом, ни жестом. Это означало одно: Борис Борисович полностью согласен с происходящим. «Он мой», — подумала Елена с холодным удовлетворением.
— Если ты боишься, что тебя застукают с малолеткой, мы закроем дверь на шпингалет, — сказала юная проказница и вспорхнула с ковра…
Потом они целовались. Все в рамках, очень пристойно. Слюнявили друг друга, как маленькие. Ученица покорялась не очень смелым рукам своего наставника, смотрела в его лицо, покрывшееся красными пятнами, и гадала: о чем Борька в этот момент думает? Наверное, о том, что маленькая дурочка от него, красавца, без ума. И нужно всего лишь подождать годик, пока девчонка не повзрослеет, чтобы вынудить Купчиху дать согласие на брак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19