— Откуда это у вас?
— Он лежал на ее кровати. Там, в больнице. Единственное, что осталось после нее.
— Это почерк Лидии.
Он сказал, что еще когда она была жива, пока держала заложников в морге больницы, он попытался найти кого-нибудь, кто смог бы это перевести, но никто не понимал по-литовски.
«Пока был жив Бенгт, — подумал он, — и пока ложь, с которой он жил, не выплыла наружу».
Алена Слюсарева медленно листала блокнот и читала, что было написано на пяти страницах. А потом перевела.
Все.
Все, что произошло менее суток назад.
В деталях.
Граяускас спланировала и записала абсолютно все, что потом и выполнила. Как передать оружие, взрывчатку и кассеты через мусорную корзину в туалете для инвалидов. Ударить охранника по голове, дойти до морга, захватить заложников, взорвать трупы и потребовать прислать ей Бенгта Нордвалля в качестве переводчика.
Эверт Гренс слушал. Он слушал и судорожно сглатывал слюну: «Там же все было, в этом чертовом блокноте! Все! Если бы только я знал! Если бы мне удалось заполучить перевод. Я бы никогда не позволил ему туда идти. И он бы остался жив».
Ты бы остался жив!
Если бы ты туда не пошел, ты был бы сейчас жив.
Но ты-то должен был знать!
Почему ты ничего не сказал?
Мне? Ей?
Если бы ты хотя бы признался, что узнал ее. Если бы ты дал ей хотя бы это.
Ты бы остался жив.
Она не хотела стрелять.
Она хотела лишь получить подтверждение, что это была не ее вина и не ее выбор — сидеть безвылазно в четырех стенах и только ждать, когда придется снова раздеваться перед мужчиной.
Она спросила, можно ли ей взять блокнот. Гренс покачал головой, придвинул его обратно к себе и положил в портфель. Потом дождался, пока до отхода парома осталось двадцать минут. Тогда он сказал, что пора идти, и они направились к выходу. Алена Слюсарева держала билет в руке. Она показала его женщине в форме пароходства, стоявшей у стеклянной перегородки.
Она обернулась, поблагодарила, а Гренс пожелал ей приятной поездки.
Он оставил ее там, в очереди на посадку, и, пройдясь по терминалу, остановился в таком месте, откуда хорошо было видно пассажиров, ожидавших приглашения на борт. Он спрятался за колонной и, наблюдая, одновременно думал о другом расследовании. О Ланге, который все еще сидел в КПЗ, и о Лисе Орстрём, которая только что должна была получить от него факс, так что сейчас наверняка любовалась новыми фотографиями.
Хватит с него женщин из Клайпеды. Он устало смотрел на пассажиров парома, которые сходили на землю шаткой от качки походкой. Ему нравилось вот так стоять в стороне и разглядывать людей. Все куда-то спешили: раскрасневшиеся, с пакетами и свертками, счастливые от таксфри. Эти люди напивались, танцевали, флиртовали, пока наконец не засыпали в одиночестве в каюте на нижней палубе. А были и другие, одетые в свое самое лучшее платье. Такие годами копили на недельную поездку в страну Швецию, что на другом берегу Балтики. Еще кто-то вылетел с парома сломя голову, без багажа, и мгновенно растворился в толпе. Он изучал всех этих людей, и минуты ожидания тянулись не так мучительно. Скоро она поднимется на борт. И уедет. Совсем скоро.
Эверт Гренс уже собирался уходить, как вдруг в последней группе прибывших увидел мужчину.
Он узнал его сразу.
Меньше суток назад он видел, как тот стоял в аэропорту Арланды между двумя здоровяками-охранниками, а коротышка из посольства кричал на него и бил по лицу. Значит, едва приземлившись в Вильнюсе, он тут же поднялся на борт парома и отправился обратно в Стокгольм.
Дима Шмаровоз.
В том же костюме, который был на нем в аэропорту, в котором он за три дня до этого отхлестал Граяускас до потери сознания, а потом преграждал полиции вход в квартиру.
Дима Шмаровоз был не один. Едва пройдя паспортный контроль, он остановился в ожидании двух молодых женщин, скорее даже девушек, лет шестнадцати-семнадцати. Он протянул руку, и они обе отдали ему то, что держали в руках. И Эверт Гренс не глядя мог с точностью сказать, что именно.
Свои паспорта.
Свой должок.
Тут к ним торопливой походкой подошла женщина в спортивном костюме и надвинутом на глаза капюшоне. Она стояла спиной к Гренсу. Он не мог ее разглядеть, но отметил, что она приветствовала всех троих на прибалтийский манер — чмокнув каждого в щеку.
Она указала на ближайший выход, и они пошли за ней. Все без багажа.
Эверту Гренсу стало дурно.
Только что Лидия Граяускас выстрелила себе в висок. Алена Слюсарева только что поднялась на борт парома, который доставит ее домой. Обе они в течение трех лет были в заточении. Под охраной электронных замков они утоляли похоть всяких проходимцев. Их запугивали, били, насиловали — пока их души не разлетелись на куски. И всего за одни сутки им подыскали замену — еще двух молоденьких женщин, которые не имели понятия о том, что их ожидает. Которых вот-вот принудят улыбаться, когда им будут плевать в лицо, чтобы те, кто торгует живым товаром, могли по-прежнему получать свои сто пятьдесят тысяч крон в месяц.
Гренс постоял еще пару минут. Судно вот-вот отчалит. Он провожал девушек взглядом, пока они не исчезли из виду. Они покорно следовали за женщиной в капюшоне, рядом с которой шел Дима Шмаровоз. Две девочки, у которых только недавно сформировалась грудь.
Но он ничего не мог сделать. По крайней мере, сейчас. Граяускас и Слюсарева сумели ответить, дать сдачи, и это не укладывалось в общую схему. Он никогда не слышал ни о чем подобном. А эти две девчонки ни за что не осмелятся дать свидетельские показания. Испуганные до смерти, они будут отнекиваться и все отрицать, точно так же как будет все отрицать их сутенер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94