Это бомба.
Так что они будут толкаться там, пока все не закончится.
Штаб решили устроить в прозекторской. Два ординатора неотложки были свободны, потом к ним присоединился третий, и они здорово помогли: убрали стерильные штучки, все, что можно, сдвинули к стене и поставили вполне подходящие для работы столы, да еще и стулья раздобыли. В штабе обычно находилось от трех до пяти человек, так что места достаточно.
Эверт Гренс насел на начальника отдела продаж компании сотовой связи и, угрожая ему всевозможными карами, вытряс из бедняги номер телефона, по которому звонили в полицию сегодня в двенадцать тридцать три. Номер был корпоративный и зарегистрирован на имя старшего врача Южной больницы Густава Эйдера. Эти данные Гренс распечатал на цветном принтере и приколол к стене между двумя шкафами, рядом с телефоном морга.
Он сел за стол, которому предстояло на время операции стать его рабочим местом.
Ожидание длилось уже два часа. Гренс пил кофе из больничного бумажного стаканчика и по большей части помалкивал.
— Да. Прессует она нас.
Никто не услышал, как он это произнес. Будь это приказ или важная информация, он говорил бы громко, во весь голос.
— Одно из двух: или она четко знает, что делает, и вполне отдает себе отчет, что ее молчание для нас пытка. Или запал у нее прошел, она испугалась и ушла в себя. Боится пошевелиться.
Он допил последний глоток кофе из стаканчика, смял его, встал и беспокойно огляделся вокруг. Поодаль увидел Свена Сундквиста, который сидел в противоположном углу за разложенной каталкой, которую он использовал как письменный стол. Он только что закончил говорить по телефону.
— Это Огестам. Он сейчас встречался с Эрфорсом по поводу вскрытия Хильдинга Ольдеуса. Спрашивал, чем мы тут еще занимаемся, потому что, хоть и слышал про тревогу, даже представить себе не мог масштаб событий.
Эверт вышел на середину комнаты и со злостью швырнул смятый стаканчик о стену.
— Гусь прокурорский! Почуял, на чем можно выслужиться. А когда просили дать ордер на арест Ланга, что-то он не слишком торопился, гаденыш. Конечно, когда какого-то нарка замочил боевик мафии, это, ясен пень, еще не повод для интервью.
Не нравился Гренсу этот Ларс Огестам.
Ему в принципе не нравились все эти прокурорские мальчики — из молодых да ранних, в начищенных ботинках и с университетскими дипломами. Такие только под страхом смерти признают, что допустили ошибку или просчет. Впервые они встретились — и сразу вступили в конфликт — год назад, когда Огестам осуществлял прокурорский надзор за расследованием по делу о преступлении на сексуальной почве. Он тогда постоянно путался под ногами, хотя Гренс то и дело посылал его ко всем чертям. А потом у них были бесконечные стычки по поводу обжалования решения суда, и орали они страшно.
Эверт просто задохнулся от ярости. Он успел подумать, когда только вышел из пустой палаты Лидии Граяускас, что эта гнида, Огестам, наверняка уже пронюхал, что происходит. Понял, что это дело сулит ему, карьеристу хренову, и теперь он задницу вылижет кому надо и голым на столе станцует, лишь бы его заполучить.
Он продолжал метаться по комнате, как тигр в клетке, под ярким светом ламп, которые для операций были в самый раз, но сейчас его только раздражали. Он даже отмахнулся от них, точно это могло помочь.
— И с этой Граяускас то же самое.
Это произнес Свен. Он сидел в своем углу, положив руки на импровизированный стол. И даже не заметил, как Эверт отмахивался от ламп.
— Ты понимаешь, Эверт? Абсолютно то же самое, что и с Хильдингом Ольдеусом. Стыд. Вернее, подавленный стыд — вот что ею движет.
— Свен, я прошу тебя, не сейчас.
— Ты помнишь квартиру? Видел в ванной водку и прогипнол? Как ты думаешь, зачем? Все то же самое. Она убивала в себе себя. Душила свою совесть. Не могла осмелиться посмотреть себе в глаза.
Эверт Гренс демонстративно повернулся к Свену своим увесистым тылом и бросил через плечо:
— Сколько уже она там?
— Понимаешь, да? Ее насиловали раз за разом. Она все это ненавидела, но остановить не могла. И получалось, что она сама позволяет над собой издеваться. Получалось, что она — соучастница. Каждый раз она была соучастницей собственного изнасилования. И тогда она попыталась жить с этим стыдом в душе. Ну и, видимо, не сумела. Эверт!
Эверт Гренс повернулся к нему с озверевшим видом, стукнул ладонью по стене и заорал:
— Я спросил, как давно она уже там! Сколько времени эта девка размахивает пистолетом перед носом у пятерых людей! Ни в чем не повинных! Которые просто попались ей под руку! И я хочу получить ответ!
Свен Сундквист пару раз глубоко вздохнул и только потом взглянул на орущего на него начальника. Он помедлил еще несколько мгновений, потом посмотрел на часы, стоявшие на столе рядом с телефоном, и ответил:
— Со времени звонка в городскую дежурную часть прошел один час пятьдесят три минуты.
— А всего?
— Мы полагаем, что около двух двадцати. Охранник, которого она оглушила, уверен, что она смотрела утренние новости, потом пошла в туалет — это еще несколько минут, — вышла и отправилась в палату, где его и вырубила. Потом добралась до морга — это еще минут десять. Так что по моим расчетам выходит примерно два двадцать.
Гренс уставился на свои наручные часы и простоял так довольно долго.
— Два часа двадцать минут. В запертом помещении. С заложниками. И до сих пор не применила силу. Вызвала Бенгта, чтобы объясниться по-русски. И все. Сейчас просто тянет время. Она заставляет нас нервничать. Ну ладно. Теперь наша очередь.
Эверт Гренс, создавая в Южной больнице штаб по освобождению заложников, оставил при себе Свена Сундквиста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94