Оно висело на ней как на вешалке, скрывая очертания — ни увидеть, ни дотронуться.
Но несмотря на это, иногда нижняя часть ее живота заметно округлялась.
Она знала, как так случалось, что она залетала. Знала почему. Обычно появлялась пара новых клиентов, с ними тяжело было справиться. Да она и сама редко о чем их просила — она же понимала, что важнее всего, чтобы они захотели прийти еще раз.
Лидия устала от мелких черточек и вместо них смотрела теперь на входную дверь. Как долго она уже не выходила за нее? Она точно не помнила, но что-то около четырех месяцев. Так ей самой по крайней мере казалось. Она думала пару раз разбить окно на кухне — оно не открывалось, точно так же как и остальные. Она хотела пролезть между осколками и прыгнуть вниз, но испугалась. Квартира была на седьмом этаже, так что неизвестно, что было бы, если б она все же прыгнула и упала на землю. Она подошла к серой плоской двери, потрогала ее — холодную, твердую. Она стояла, закрыв глаза, протянув руку к красной лампочке. Медленно вздохнула и молча прокляла оба электронных замка. Как их открыть, она не знала. Она пыталась подсмотреть, что там нажимал Дмитрий, но безуспешно. Он знал, что она стоит у него за спиной и смотрит во все глаза.
Она вышла из холла, прошла через пустую комнату, которую они почему-то называли гостиной, потом мимо своей комнаты. Посмотрела на большую кровать, которую так ненавидела, но в которой приходилось еще и спать.
Дошла до крайней комнаты. Алениной.
Дверь закрыта, но Лидия знала, что клиента за ней нет, что Алена приняла душ и сидит теперь там одна.
Она постучала.
— Да?
— Это я.
— Я пытаюсь заснуть.
— Я знаю. Но можно все-таки я зайду?
Прошло несколько секунд. Лидия ждала. Пока Алена наконец не определилась:
— Конечно. Заходи.
Алена голышом валялась на неубранной кровати. Ее тело было темнее Лидиного. Длинные волосы еще мокрые — завтра с трудом расчешет. Она часто так лежала, когда все уходили, тупо глядела в потолок, думала, что ведь никогда ему не рассказывала о том, куда едет, а уже несколько лет прошло, но она все еще любит, тоскует и вспоминает тот последний раз, когда они были вместе, ну да, осталась всего лишь пара месяцев, она вернется к нему, к Яношу, и они поженятся. Потом.
Лидия стояла молча. Она смотрела на Аленину наготу и думала о своем теле, которое приходилось прятать под безразмерным платьем. Она смотрела, сравнивала себя с Аленой и никак не могла понять, как та может лежать в той же постели, без одежды. Она поняла, что видит свою противоположность.
Алена показала пальцем на пустую половину кровати:
— Садись.
Лидия прошла в комнату, точно такую же, как и ее, с такой же кроватью, с такими же полками, а больше ничего и не было. Она села на смятые простыни. Только что тут кто-то лежал. Стоял на красном ковре. Маленькие бархатные цветочки колыхались от его движений. Она нащупала Аленину руку, взяла в свою и сказала почти шепотом:
— Ну как ты?
— А, сама знаешь.
— Все как обычно?
— Как обычно.
Они знали друг друга больше трех лет. Они встретились на пароходе. Смеялись еще тогда. Путешественницы. Вода, которая распадалась на две части и пенилась где-то там внизу… Обе были в море в первый раз.
Лидия притянула к себе руку подруги, по-прежнему крепко ее сжимая, накрыла второй рукой, растерла между ладонями.
— Я знаю. Знаю.
Алена лежала и дремала.
На ее теле синяков не было, не то что на Лидином.
Лидия легла рядом с ней, они помолчали — Алена снова о Яноше, от которого уехала, не посвятив в свои планы, а Лидия о тюрьме Лукишкес, о кашляющих людях в больничном отделении.
Вдруг Алена резко села на кровати, подложила между спиной и стенкой подушку.
Она ткнула пальцем на пол, где лежала вечерняя газета.
— Возьми-ка.
Лидия отпустила Аленину руку, наклонилась и подняла газету.
Она не спросила Алену, откуда та ее достала, она сразу поняла, что ее принес один из тех, что был тут сегодня. Кто-то из тех, кто приносил всякие вещички и хотел за это добавки. Ну и получал, разумеется. К Лидии с вещами особо не ходили: она хотела только денег. Она хотела нагреть Дмитрия на то, что его действительно интересовало, — на деньги. Те, кто приходил к ней и хотел добавки, платил лишнюю сотню.
— Открывай. Седьмая страница.
Она рассказывала Алене.
Посетители платили по пятьсот крон. Она посчитала, сколько будет по пятьсот крон двенадцать раз каждый день. Но Дмитрий почти все забирал себе. Им оставалось двести пятьдесят крон за каждый полный день. Остальное уходило на еду, за квартиру и в уплату их долга. Она вначале попросила больше. В ответ Дмитрий трахал ее в задницу, пока она не пообещала никогда об этом не заговаривать. Тогда она решила прихватывать время от времени по сотне. Своим тайным способом. Больше ради того, чтобы наколоть Диму Шмаровоза, чем ради денег.
Ее били.
Она терпела.
Она позволяла себя бить, и это стоило дополнительные сто крон. Большинство не били всерьез — так только, чтоб распалить себя перед тем, как ее трахать. Она брала шестьсот, Дмитрий получал свою пятихатку и понятия не имел о том, что она припрятывала сотню. Она этим занималась довольно давно и накопила изрядную сумму, а Дима Шмаровоз ни о чем не догадывался.
Лидия не говорила по-шведски. И не читала. Она не понимала ни названия статьи, ни начала, напечатанного жирным шрифтом, ни самого текста. Но она увидела фотографию. Алена держала газету так, что первым делом взгляд Лидии упал на фотографию, и она резко вскрикнула, заплакала, выбежала из комнаты, потом сразу же вернулась и кинулась к газете:
— Негодяй!
Она бросилась на кровать, вновь вытянулась вдоль голого тела Алены и теперь больше плакала, чем кричала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94