И со всеми этими способностями мама прожила жизнь, ни разу не узнав о балансе счета, не приняв ни одного решения об инвестиции и не высказав политических пристрастий на публике. Она предоставляет такие дела моему отцу.
Каждый раз, задумываясь о ее жизни, я изумляюсь этому воплощению растраченных и несбывшихся надежд. В восемнадцать она выиграла стипендию на изучение математики в университете Кардиффа. В двадцать пять написала диссертацию, после которой представители американских университетов выстроились у ее дверей. И что она сделала? Вышла замуж за моего отца и стала вести жизнь, полную условностей и компромиссов.
Мне нравится воображать, как она, словно Ширли Валентайн, убежит с греческим официантом или напишет туманную романтическую книгу. Однажды она отбросит благоразумие, корректность и самодисциплину. Она будет танцевать босиком в цветущем поле и перейдет Гималаи. Это приятные мысли. Это, безусловно, привлекательнее, чем представлять себе, как она состарится под телевизионные программы, ворчание отца и чтение его писем, адресованных редакциям различных газет.
Именно этим он сейчас и занимается: пишет письмо в газету. Останавливаясь у нас, он читает только «Гардиан», но эта «красная тряпка», как он ее называет, дает ему достаточно материала для десятка писем.
Мама с Джулианой на кухне обсуждают меню на завтра. Накануне в какой-то момент было решено устроить воскресный обед и собрать всю семью. Приезжают две мои сестры с мужьями и угрюмыми детьми. Только Ребекке удастся спастись. Она в Боснии с миссией ООН. Спасибо ей.
Мои обязанности в субботу утром теперь включают передвижение тонны водопроводного оборудования из прихожей в подвал. Затем мне надо сгрести листья, смазать качели и принести еще два мешка угля из соседнего гаража. Джулиана собирается за продуктами, а Чарли с бабушкой и дедушкой пойдут смотреть на рождественские огни на Оксфорд-стрит.
Еще одно поручение – купить елку. Неблагодарное занятие! Елки с правильными формами встречаются только в рекламных объявлениях. Если попытаться найти такую в реальной жизни, неминуемо столкнешься с разочарованием. Твое дерево окажется согнутым вправо или влево. Слишком кустистым внизу или слишком неопрятным сверху. У него обнаружатся залысины или ветки будут расти неравномерно. Даже если ты каким-то чудом обнаружишь идеальное дерево, оно не влезет в машину и, после того как ты привяжешь его к крыше и привезешь домой, ветки поломаются и сомнутся. Ты протиснешься с ним в дверь, отплевываясь от иголок и покрываясь потом, и услышишь только убийственный вопрос, эхо всех прошедших праздников: «Ты что, не мог найти ничего получше?»
Щеки Чарли порозовели от холода, на руках висят блестящие пакеты с новой одеждой и парой туфель.
– Я купила туфли на каблуках, папа! На каблуках!
– Высоких?
– Всего лишь столько. – Она разводит большой и указательный пальцы.
– А я думал, что ты сорванец, – поддразниваю я ее.
– Они не розовые, – серьезно отвечает она. – И я не купила платьев.
Будущий личный врач Господа наливает себе скотч и раздражается, так как мама болтает с Джулианой вместо того, чтобы принести ему льда. Чарли возбужденно открывает пакеты. Вдруг она замирает:
– Елка! Какая милая!
– Еще бы. Я искал ее три часа.
Я сдерживаюсь и ничего не говорю о своем друге из греческой кондитерской на Чок-Фарм-роуд, который рассказал мне о парне, поставляющем рождественские деревья «половине Лондона» из кузова трехтонного грузовика.
Все предприятие показалось мне весьма сомнительным, но я решил разок рискнуть. Мне нужен был безупречный экземпляр, и вот он здесь – совершенство в форме пирамиды, пахнущее хвоей, с прямым стволом и идеально расположенными ветвями.
С самого возвращения я ходил взад-вперед по гостиной, восхищаясь покупкой. Джулиана уже немного устала отвечать на мой вопрос: «Не правда ли, прекрасное дерево?»
Будущий личный врач Господа рассказывает мне о своем решении проблемы транспортных пробок в центре Лондона. Я жду его мнения о елке. Я не хочу подталкивать его. Он говорит о том, что надо разрешить проезд по Вест-Энду всем машинам доставки только в строго отведенные часы. Затем начинает жаловаться на покупателей, которые движутся слишком медленно, и предлагает ввести в магазинах две полосы: для медленного и для быстрого движения.
– Я купил елку, – перебиваю его я, не в силах больше ждать. Он резко замолкает и смотрит через плечо. Потом встает и изучает ее внимательнее, обходя вокруг. Затем отступает, чтобы составить более общее впечатление.
Он прокашливается и спрашивает:
– А получше у них ничего не было?
– А как же! У них были десятки лучших деревьев. Сотни! Эта была одна из худших, хуже некуда, совершенный ноль. Я ее пожалел. Поэтому и принес домой. Я удочерил убогую елку.
Он кажется удивленным:
– Но она вовсе не так плоха.
– Ты невозможен, черт побери! – бормочу я себе под нос, не в силах оставаться в комнате. Почему наши родители обладают способностью заставить нас чувствовать себя детьми даже тогда когда у нас появляются седые волосы, а плата за наш дом смахивает на долг «третьего мира»?
Я ретируюсь на кухню и наливаю себе джина с тоником, пролив джин на стол. Мой отец здесь только десять часов, а я уже лезу в бутылку. Хорошо хоть завтра прибывает пополнение.
В своих детских кошмарах я всегда бежал: спасался от чудовища, или бешеной собаки, или, например, от неандертальца-нападающего без передних зубов и с ушами, похожими на листья капусты. Просыпался в тот момент, когда меня должны были схватить. От этого я не успокаивался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111