А вот воспитание – это проклятие.
– Где она?
Он отпивает лимонад из стакана и смотрит на Тотти. Почему мне кажется, что сейчас меня накормят какой-то гадостью?
– Наверное, тебе лучше пойти в дом, дорогая, – говорит он. – Скажи Томасу, что он может здесь убрать.
Томас – это дворецкий.
Тотти встает, демонстрируя длину своих ног, и треплет его за щеку.
– Не позволяй расстраивать себя, милый.
Сэр Дуглас указывает на стулья, пододвигая один и для Али.
– Знаете, что самое трудное в отцовстве, инспектор? Попытки заставить детей избежать твоих же ошибок. Ты хочешь ими руководить. Хочешь, чтобы они принимали правильные решения, выходили замуж за стоящих людей, верили в нужные вещи, но не можешь заставить их пойти этим путем. Они сами принимают решения. Моя дочь решила выйти замуж за бандита и психопата. Она сделала это отчасти для того, чтобы наказать меня. Я это знаю. Я знал, что за человек этот Алексей Кузнец. Это было у него в крови. Яблочко от яблони… – Сэр Дуглас засовывает ракетку в чехол. – Как ни странно, мне было даже немного жаль Алексея. Рэйчел удовлетворилась бы только миллионером с чистой совестью, а такого не бывает, если, конечно, не относиться серьезно к возможности выиграть в лотерею или найти сокровище.
Я не понимаю, куда он клонит, но стараюсь скрыть отчаяние:
– Просто скажите мне, где Рэйчел.
Он не обращает внимания на мои слова.
– Я всегда жалел людей, которые не хотят иметь детей. Они не знают, что такое истинная человечность и любовь во всех ее формах. – Его глаза слегка затуманиваются. – Я был не очень последователен и не слишком объективен. Я хотел, чтобы Рэйчел заставила меня гордиться ею, не понимая, что я должен гордиться ею безо всяких условий.
– Как она себя чувствует?
– Поправляется.
– Мне нужно с ней поговорить.
– Боюсь, это невозможно.
– Вы не понимаете… Поступило требование о выкупе. Рэйчел верила, что Микки еще жива. Мы оба в это верили. Я должен узнать почему.
– Это официальное расследование, инспектор?
– Должны были быть доказательства. Какие-то улики, которые убедили бы нас.
– Мне звонил главный суперинтендант Кэмпбелл. Я его плохо знаю, но он производит благоприятное впечатление. Он поделился со мной своим подозрением, что вы можете попытаться установить контакт с Рэйчел. – Он больше на меня не смотрит. Можно подумать, что он разговаривает с деревьями. – Моя дочь пережила нервный срыв. Какие-то бессовестные и бессердечные люди воспользовались ее горем. Она почти ни слова не сказала с тех самых пор, как ее нашли.
– Мне нужна ее помощь…
Сэр Дуглас жестом перебивает меня:
– Доктор не велел. Ее нельзя расстраивать.
– Но погибли люди. Совершено серьезное преступление…
– Да, именно. Но произошло и нечто хорошее. Моя дочь вернулась домой, и я собираюсь защищать ее. Я намерен позаботиться о том, чтобы больше никто никогда ее не обидел.
Он не шутит. В его глазах горит чистая, неколебимая, идиотская решимость. Весь наш разговор не более чем ритуал. Я даже жду, что он вот-вот скажет: «Зайдите в другой раз», словно в мире нет ничего проще, чем прийти на другой день.
Меня накрывает горячая волна отчаяния. Я не могу уйти, не поговорив с Рэйчел, – слишком многое поставлено на карту.
– А Рэйчел знает о том, что до исчезновения Микки вы подавали на оформление опеки?
Он морщится:
– Инспектор, моя дочь была алкоголичкой. Мы беспокоились за Микаэлу. Однажды Рэйчел упала в ванной, и моя внучка всю ночь пролежала рядом с ней на полу.
– Откуда вы об этом узнали?
Он не отвечает.
– Вы за ней шпионили.
Он снова молчит. Я с самого начала знал об оформлении опекунства. Если бы Говард не вызвал таких сильных подозрений, я продолжил бы расследование и схлестнулся бы с сэром Дугласом.
– Как далеко вы могли зайти, чтобы защитить Микки?
Окончательно рассердившись, он уже почти кричит:
– Я не похищал собственную внучку, если вы на это намекаете. Правда, жаль, что я этого не сделал: возможно, тогда она была бы жива. Все, что случилось в прошлом, прощено и забыто. Моя дочь вернулась домой.
Он встает. Разговор закончен.
Вскочив на ноги, я кидаюсь к дому. Он пытается меня задержать, но я отталкиваю его и ору:
– Рэйчел!
– Вы не имеете права! Я требую, чтобы вы ушли!
– Рэйчел!
– Немедленно покиньте мои владения!
Али пытается меня остановить:
– Сэр, наверное, нам лучше уйти.
Сэр Дуглас догоняет меня перед верандой. Он удивительно силен, этот загорелый, жилистый мужчина.
– Бросьте это, сэр, – говорит Али, хватая меня за руки.
– Я должен повидать Рэйчел.
– Но не таким способом.
В это мгновение появляется Томас в переднике поверх отглаженной белой рубашки. Он держит подсвечник, как дубинку.
Внезапно сцена представляется мне смутно знакомой и оттого смешной. Подсвечник в качестве одного из возможных орудий преступления фигурирует в «Клюдо», правда, дворецкого среди подозреваемых нет. Подозревать прислугу – слишком избитое клише.
Томас возвышается надо мной, а сэр Дуглас отряхивает с коленок грязь и травинки. Али подает мне руку, помогая подняться, и ведет к дорожке.
Сэр Дуглас уже говорит по телефону – без сомнения, жалуется Кэмпбеллу. Повернувшись, я кричу:
– Что если вы совершаете ошибку? Что если Микки жива?
Мне отвечают только птицы.
14
Порывшись в карманах, я вытаскиваю капсулу с морфином и пытаюсь проглотить ее, не запивая, так что она едва не застревает у меня в горле. Через несколько минут, открыв глаза, я вглядываюсь в бледную прозрачную дымку. Кажется, что машины дрейфуют между красными светофорами, а люди плывут по мостовым, как листья по реке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109