Щетина над верхней губой и на щеках такая острая, что кажется, будто ее вырезали скальпелем. Рядом с ним сидит майор Дмитрий Меньшиков, старший следователь из московской милиции. Он встретил нас в Шереметьево и с тех пор поясняет нам все происходящее, словно мы приехали на экскурсию.
За последние двадцать четыре часа мы проследили путь Алексея Кузнеца через всю Восточную Европу. Доехав до Остенде, он провел там ночь и в воскресенье сел на поезд, шедший из Брюсселя в Берлин. Потом ночным поездом отправился в Варшаву и пересек польскую границу ранним утром в понедельник.
Там мы его почти потеряли. Если бы Алексей поехал поездом, то самый близкий путь до Москвы лежал бы через Брест и Минск, но, по словам пограничников, проверивших поезд при въезде на территорию Беларуси, никого похожего на Алексея там не было. Он мог купить в Варшаве машину, но российские власти затрудняют ввоз в страну иномарок, заставляя владельца ожидать разрешения до двух дней. Алексей не мог ждать. У него оставалась возможность пересесть на поезд или автобус, следовавший через Литву и Латвию.
«Новичок» Дэйв связался со мной быстро. Он нашел записи разговоров с украденного мобильного телефона. В тот месяц Алексей совершил немало международных звонков, но 14 августа, в день рождения Микки, он звонил только на дачу, расположенную к юго-западу от Москвы, и говорил больше часа.
Дмитрий оборачивается.
– А вы не представляете себе, кто живет в этом доме? – Он говорит по-английски с американским акцентом.
– Ничего конкретного.
– Значит, вы даже не уверены, что девочка в России?
– Нет.
– Итак, это всего лишь теория. – Он сочувственно кивает Рэйчел.
Снова переведя взгляд на дорогу, он придерживает шляпу, когда мы наезжаем на очередной ухаб. Между деревьев сгустились плотные тени.
– И вы узнаете девочку, если это ваша дочь?
Рэйчел кивает.
– Через три года! Дети забывают. Может, она здесь счастлива. Может, лучше оставить ее в покое.
Лес ненадолго отступает, открывая пространство, утыканное недостроенными домами, ржавеющими машинами и проводами, торчащими из ям. Вороны взлетают с земли, кружа в воздухе, как куски пепла.
Вскоре деревья снова заслоняют дорогу, и машина то сходит с колеи, то вновь возвращается на нее. Мы переезжаем узкий мост через грязный ручей и приближаемся к открытым воротам. Слева виднеется озеро, темная вода разделена самодельным дугообразным пирсом. К опоре прикреплены заиндевевшие трубы автономного водопровода.
Снег, выпавший ночью, покрыл землю корочкой, такой тонкой, что под ней я вижу темную воду, густую как кровь. Меня охватывает дрожь, я представляю лицо Люка, прижимающееся ко льду с той стороны.
В конце подъездной дорожки, посыпанной щебенкой, показывается дом, окруженный ясенями. Большинство окон закрыто, садовый столик и стулья стоят ножками вверх на мощеной площадке в розарии.
Подъезд ведет к большой четырехугольной площадке. Серебристый «мерседес», заляпаный грязью, припаркован возле входа в конюшню. Водительская дверца открыта, Алексей сидит на земле, прислонившись к колесу. Идет мелкий дождь, собираясь каплями на плечах его пальто и волосах. Его лицо совсем белое, если не считать аккуратной темной дырочки во лбу. Он выглядит удивленным, как будто просто поскользнулся на льду и собирается с мыслями, прежде чем встать.
Черные «галланты» останавливаются на дальнем конце двора. Окна открываются, над капотами, или как их там называют русские, нависают стволы.
Из дверей дома выходит мужчина, держа в руках ружье. Он моложе Алексея, но у него такой же узкий нос и высокий лоб. Его плотные штаны заправлены в ботинки, на поясе висит нож.
Я выхожу из машины и иду к нему. Он поднимает ружье и кладет его на плечо, точно солдат в карауле.
– Привет, Александр.
Он кивает, но не отвечает. Смотрит на Алексея, и в глазах его мелькает сожаление.
– Все думают, что вы умерли.
– Старый Александр действительно умер. Его вы здесь не найдете.
У него совсем нет английского акцента. В отличие от Алексея, Александр никогда не пытался спрятать ни русского акцента, ни русских корней.
Рэйчел выходит из машины. Она не сводит с Алексея глаз. Она как будто ждет, что сейчас он сотрет со лба кровь и встанет, отдохнувший и полный сил.
Дождь превращается в мокрый снег.
– Скажите мне, что произошло.
Он смотрит на ботинки.
– Все зашло слишком далеко. Он не должен был приезжать. Он забрал ее из одного дома, а теперь снова хотел забрать. Он уже достаточно неприятностей причинил окружающим.
В дверях за его спиной появляется женщина. К ней прижалась девочка.
– Это моя жена Елена, – говорит Александр.
Женщина обнимает девочку за плечи, загораживая от нее тело Алексея.
– Мы о ней хорошо заботились. Она никогда ни в чем не нуждалась. – Елена пытается подобрать слова. – Она была нам как дочь…
Руки Рэйчел прижимаются к губам, словно она хочет удержать собственное дыхание. Потом она бросается вперед, мимо меня, к стоящей на крыльце девочке.
На Микки надеты брюки для верховой езды и куртка. Ее волосы заплетены в косичку и лежат на плече. Такая же косичка у Елены.
Подбежав ближе, Рэйчел падает на колени. Замерзшая щебенка почти не подается под ее весом. Микки что-то говорит Елене по-русски.
– Теперь по-английски, – говорит Александр. – Ты едешь домой.
– Но мой дом здесь.
Он нежно улыбается ей.
– Больше нет. Ты англичанка.
– Нет. – Она сердито качает головой и начинает плакать.
– Послушай. – Александр приставляет ружье к стене дома и садится на корточки рядом с ней. – Не плачь. Я учил тебя быть сильной. Помнишь, как прошлой зимой мы ходили на рыбалку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109