Желание есть движение чувства, которое переходит в удовольствие и страх. Всё это поддерживается постепенным перемещением мысли от одного к другому. Медитация же, на самом деле, есть абсолютная пустота ума. И тогда остаётся только функционирование тела, только деятельность организма и больше ничего; мысль действует без отождествления «я» и «не-я». Она становится механической как организм, Что действительно порождает конфликт, так это мысль, отождествляющая себя с одной из своих составных частей, например, с «я», с эго и с различными формами этого «я». Но в «я» нет никакой нужды. Есть только тело и свобода ума, что возможно только когда мысль не порождает «я». «Я» не должно стать центром понимания, потому что оно создаётся мыслью. Когда «я» покидает организм, как зрительное, так и любое другое восприятие уже невозможно исказить. Нужно только видеть «что есть», и тогда само восприятие продвинется дальше (того, «что есть»). Очищение ума — это не интеллектуальный процесс, оно не связано с деятельностью мысли. Непрерывное наблюдение за тем, «что есть», без какого-либо искания естественным образом освобождает ум от всех мыслей. И в то же время у ума остаётся возможность использовать мысль, когда это необходимо. Мысль — это механический процесс, а медитация нет.
Было ещё очень рано, утренний свет освещал двух сов в ветвях тамаринда. Совы были маленькие, и казалось, что они везде летают парой. Их крики раздавались всю ночь, то затихая, то вновь усиливаясь; одна даже уселась на подоконник и громко звала другую. Совиное гнездо скрывалось за ветками дерева. По утрам их серые силуэты часто можно было видеть среди листвы, они сидели там в полном молчании, устроившись на дневной отдых. Вскоре одна из них исчезала в дупле, за ней следовала и вторая, но всё это происходило бесшумно. Они переговаривались и шумели только по ночам. Тамаринд служил убежищем не только совам, но и множеству попугаев. Это было огромное дерево, растущее в саду с видом на реку. Здесь водились грифы, вороны и мухоловки. Последние часто садились на подоконник, но приходилось сидеть совершенно неподвижно, даже малейшее движение глаз могло их спугнуть. Они удивительным образом всё время меняли направление полёта и занимались только собой, тогда как вороны всё время докучали грифам. В то утро можно было также увидеть и обезьян. Обычно они держались на почтительном расстоянии, но на этот раз осмелились подойти гораздо ближе к дому. Несколько дней они никуда не уходили, а когда исчезли, остался лишь одинокий самец, который каждое утро появлялся на самом высоком из тамариндов. Он обычно забирался на самую высокую ветку и сидел там, глядя на реку, на проходящих мимо жителей деревни и пасущийся скот. Когда солнце начинало припекать, он медленно спускался и пропадал из виду, возвращаясь на следующее утро, как только солнце поднималось над верхушками деревьев, проводя по реке золотистую дорожку. Он оставался там две недели, одинокий, отчуждённый наблюдатель. У него не было друга, и однажды утром он исчез навсегда.
Ученики пришли снова. Один из юношей спросил: «Разве не должен человек слушаться родителей? В конце концов, они ведь меня воспитали, дали образование. Без денег я не смог бы ходить в эту школу, поэтому они отвечают за меня, а я несу ответственность перед ними. Именно это чувство ответственности заставляет меня понять, что я должен их слушаться. Они, наконец, лучше, чем я, знают, что будет лучше для меня. Они хотят, чтобы я стал инженером».
Вы действительно хотите стать инженером? Или ты изучаешь эти науки только потому, что твои родители этого хотят?
«Я не знаю, чем я хочу заниматься. И большинство из тех, кто сидит в этой комнате, не знают. Мы получаем стипендии от правительства. Мы имеем право выбрать любой предмет, который нам по душе, но наши родители и общество говорят, что инженер — самая хорошая профессия. Обществу нужны инженеры. Но когда задают вопрос, чем мы хотим заниматься, мы не можем дать определённого ответа, и это беспокоит нас и приводит в замешательство».
Вы говорите, что родители за вас ответственны и вы должны их слушаться. Вы знаете, что происходит на Западе, где авторитета родителей практически больше не существует. Там молодые люди не желают над собой никакой власти, хотя свои собственные, совершенно особые её типы у них тоже есть. Требует ли ответственность власти, подчинения, следования желаниям родителей и запросам общества? Не означает ли ответственность способность вести себя разумно? Ваши родители полагают, что вы на это не способны, и они чувствуют себя обязанными присматривать за вашим поведением, следить за тем, что вы делаете, что учите и кем можете стать. Их представление о нравственном поведении основано на факторах, обусловивших их жизнь, на их образовании, верованиях, страхах и удовольствиях. Предыдущее поколение создало социальную структуру и хочет, чтобы вы в неё вписались. Они думают, что это нравственно, и полагают, что знают гораздо больше, чем вы. И если вы, в свою очередь, подчинитесь структуре, то увидите, как ваши собственные дети сделают то же. Так постепенно влияние подчинения становится нравственной безупречностью. Это ли вас интересует, когда вы спрашиваете, нужно ли вам слушаться родителей?
Вы понимаете, что означает послушание? Когда вы ещё совсем юны, вы слушаете, что вам говорят ваши родители. Постоянное повторение их слов развивает в вас акт послушания. И послушание становится механическим. Это как солдат, который слышит приказ несколько раз и выполняет его, превращаясь в подчинённого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83