Колли, или
спаниеля, или, может, просто дворняжку. Вот что это будет - спокойствие,
спокойствие, спокойствие. - Старик нагнулся к ней. - Почему ты не умира-
ешь? Черт побери, ну почему ты не умираешь?
Хелен закашлялась, а он молча смотрел на нее. Когда приступ прошел,
задыхаясь, она попросила:
- Дай таблетку.
Уоринг постоял, глядя на нее с ненавистью, а затем повернулся и нап-
равился к высокому узкому комоду. Он вернулся к ее креслу с таблеткой и
стаканом воды. Хелен взяла таблетку, положила в рот и проглотила, запив
ее водой, которая отвратительно булькала у нее в горле.
- Пока таблетки помогают тебе, но это долго не продлится, - сказал
Уоринг. - С таким сердцем, как у тебя. Мое-то в порядке. Это сказал
Готтлейб. У меня еще есть впереди несколько лет. А все потому, что я
слежу за собой.
- Так же, как Джек... - Она тяжело дышала.
- Конечно, я переживу тебя. И у меня будет хоть немного спокойствия
перед смертью.
Сначала он решил, что это - очередной приступ кашля, но потом понял:
ее огромное тело содрогалось в приступе ужасного смеха.
- Давай, смейся, - сказал Уоринг. - Пусть у тебя случится сердечный
приступ. Меня это очень устроит.
Ей удалось взять себя в руки.
- Кстати, для тебя есть две новости из больницы. Первая - что у Джека
легкий приступ стенокардии, он хотел, чтобы ты пришел навестить его.
Вторая - чтобы ты не беспокоился. У него случился еще один приступ, бо-
лее сильный. - Ее глаза смотрели на него, стиснутые жировыми складками,
рот скривился в улыбке. - Он умер час назад. - Она зашлась смехом и на-
чала раскачиваться из стороны в сторону. - Не обращай внимания, мой
сладкий ягненочек. У тебя еще есть я.
Ханни сидела на кровати и дрожала. Все казалось таким явственным -
холодное серое небо и колючий ветер с востока, проволока и башни, длин-
ные бараки и масса лиц, искаженных холодом и голодом, унылых, смирявших-
ся со своей судьбой. И его испуганные глаза, смотревшие на черную с се-
ребром форму. Боль, которая разрывала ее сердце... Кошмар? Но такой ре-
альный. Стефак тоже встал и теперь смотрел на Ханни. Она решила, что
разбудила его своим криком, и попробовала улыбнуться.
- Все в порядке... - Она попыталась успокоить его.
- Что ты здесь делаешь? - Его голос дрожал. Она ничего не поняла и
направилась к нему.
- Стефан...
Он остановил ее жестом: его рука поднялась, чтобы отразить удар или
ударить первой.
- Они повесили тебя, - сказал он. - Я читал об этом. Не тогда, позд-
нее. Некоторые англичане были против. Они не так вешают. У них все быст-
ро: узел веревки разрывает шейные позвонки, когда ты падаешь. А это была
медленная смерть - удушение в петле. Пять минут агонии, может, больше.
Но все равно недостаточно медленно. Ты слышишь? Недостаточно медленно...
Он глубоко вдохнул воздух, всхлипнул и вздрогнул всем телом, закрыл
лицо руками, и она увидела, что он плачет. Его трясло как в лихорадке.
Она попыталась подойти к нему, но, заметив это, он закричал:
- Оставайся там! Не двигайся! - Он замолчал, тяжело дыша, а потом
опять заговорил: - Тогда в последний раз, в камере, мы говорили о мами-
ных деньгах. Ты сказал, что это чистые деньги, и она бы хотела, чтобы
они достались мне. Но дед столько же оставил тете Хильде, и что случи-
лось? Она потратила их, причем все, когда дядя Пауль заболел. Он не раз-
решил ей обратиться к тебе за помощью, а у них ничего не было отложено
на черный день - ему не давали продвигаться по службе, когда он отказал-
ся вступить в партию. Стефан снова замолчал. Его глаза были прикованы к
ней, лоб покрылся испариной.
- Я плохо помню дядю Пауля, - сказал он. - Он почти никогда не появ-
лялся у нас после того, как Гитлер пришел к власти, не так ли? Но я пом-
ню, как он приезжал к нам предыдущим летом и как я тихонечко сидел в
уголке и слушал ваш спор. Я опаздывал на встречу с другими мальчишками -
мы собирались идти купаться, - но хотел послушать вас. Я видел, что он
слабый человек - и телом, и духом. А в тебе была сила. Мне исполнилось
всего десять лет, а я уже понимал это. Он рассердился, а ты нет, потому
что был уверен в себе. А я сидел и слушал и благодарил Бога, что я твой
сын, а не его.
Лицо Стефана покрылось потом, он вытирал его тыльной стороной ладони.
- Нет чистых и грязных денег. Есть только люди. И я не чист, потому
что ты был таким. Они повесили тебя, а должны были заодно и меня пове-
сить, потому что все, что ты представлял из себя и что принадлежало те-
бе, - мое. Все. Все!
На его лице было отчаяние, которое она видела сквозь колючую проволо-
ку, но здесь их ничто не разделяло. Она пошла к нему, но он закричал:
- Стой! Или теперь я тебя задушу.
Она шла к нему, раскрыв объятия.
- Стефан. Это Ханни. Я люблю тебя, милый.
Он не двигался, а ждал, пока она подойдет. Потом он схватил ее за
гордой сжал изо всех сил. Она начала задыхаться, тело ее дрогнуло, в
ушах послышался звон. Сквозь него звучал голос Стефана:
- Только грязные люди! И грязь переходит из поколения в поколение. Но
здесь все кончается. Ты думаешь, я мог иметь детей, сыновей, после того,
кем был ты и кем был я? Но все кончается! - Кончается!
Ее поглотила не тьма, а ужасный шум в голове. Позднее наступила; ти-
шина. Когда Ханни приоткрыла глаза, появился свет. Она думала, что его
руки все еще сжимают ее горло, но это была всего лишь боль. Она сглотну-
ла, и боль усилилась. Ханни открыла глаза и с трудом поднялась на ноги.
Стефан сидел на своей кровати, уставившись в стену. Ей было больно
говорить, но все равно она сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71