Может быть, она хотела видеть в себе искреннюю, пылкую натуру, стремящуюся на помощь к своей больной дочери, к своему убитому горем зятю? Как достойно, как любезно с твоей стороны, мамочка, сказали бы ее дети, бросив все, немедленно приехать к нам!
На самом деле, конечно же, они вовсе не были рады видеть ее! Откровенно говоря, они были напуганы. Они предупредили доктора, чтобы тот придержал язык, и сделали все возможное, чтобы она не узнала правду. Они не хотели сказать ей правду потому, что они ей не доверяли. Барбара не доверяла ей. Во что бы то ни стало скрыть все от матери – вот о чем думала она в те дни, пока Джоанна гостила у них в Багдаде.
Какое облегчение они почувствовали, когда Джоанна объявила о том, что ей пора возвращаться домой. Но они очень хорошо скрыли свои чувства за вежливыми протестами, упрашивая ее погостить еще. А когда она и в самом деле высказала мысль, что неплохо бы немного задержаться, то Уильям немедленно и энергично переубедил ее.
В действительности, единственное доброе дело, которому она помогла осуществиться своим торопливым приездом к ним в Багдад, заключалось, наверное, в том, что духовно разъединенные Барбара и Уильям объединились в общем усилии поскорее избавиться от нее и сохранить свою тайну. Странно, конечно, если это и в самом деле единственный добрый результат ее визита. Джоанна вспомнила, как часто Барбара, все еще слабая, лежа в постели, умоляюще глядела на Уильяма, и Уильям с напряженным лицом начинал торопливо объяснять какие-то непонятные, запутанные обстоятельства, изо всех сил стараясь замять бестактные вопросы Джоанны. И тогда Барбара смотрела на него благодарным и признательным взглядом.
Потом они пошли провожать Джоанну на вокзал. Они стояли на платформе и смотрели, как она садится в поезд. Выглянув из окна вагона, Джоанна увидела, как Уильям держал Барбару за руку, а Барбара доверчиво прильнула к нему.
– Потерпи, дорогая. – наверное, с такими словами Уильям обращался к своей жене. – Еще немного, и она уедет…
А когда поезд ушел и увез Джоанну, они, наверное, вернулись домой, к себе в Ольвах, и стали играть с Мопси, потому что оба они любили больше всего на свете Мопси, эту милую крошку, маленькую смешную копию Уильяма, а Барбара, вероятно, говорила:
– Слава Богу, наконец она уехала, и мы снова остались одни.
Бедный Уильям! Он так любил Барбару! И был так несчастен! И всё-таки, несмотря ни на что, он сохранил к ней любовь и нежность.
– Можешь о ней не беспокоиться! – сказала Бланш, – Теперь с нею все будет в порядке. У них ведь ребенок.
Милая Бланш! Она старалась разуверить Джоанну в том, что для нее попросту не существовало!
А она, Джоанна, глупая и непроницательная женщина, еще питала к своей подруге эту дурацкую высокомерную жалость. Не Бланш достойна жалости и презрения, а она, Джоанна!
«Благодарю тебя, Господи, что я не такая, как эта женщина!»
Да… И она еще смела молить об этом Господа!
В эту минуту Джоанна была готова отдать все на свете, чтобы Бланш оказалась рядом с нею!
Она хотела, чтобы Бланш стояла рядом, добрая, ласковая, никогда в своей жизни никого не унижавшая и не обидевшая ни одно живое существо.
Джоанна вспомнила, как вчера вечером молилась в гостинице, до глубины души обуянная высокомерным духом превосходства над прочими смертными.
Могла ли она молиться теперь, когда видела сама, что стоит посреди пустыни с обнаженной душой, без единого утешительного воспоминания? Слезы подступили у нее к горлу, она упала на колени.
…Боже! – молила она. – Помоги мне…
…Я схожу с ума, Боже…
…Не дай мне сойти с ума…
…Избавь меня от мыслей…
Ответом ей была тишина…
Тишина и солнечный свет…
И гулкие удары сердца в груди…
«Бог покинул меня», – думала она.
…Бог не хочет помочь мне…
…Я одинока, совершенно одинока…
В ответ – лишь жуткая тишина… Она в полном одиночестве…
Бедная, несчастная Джоанна Скудамор… Глупая, претенциозная, себялюбивая женщина…
Она одна во всей пустыне.
«Христос, – думала она, – тоже был одинок в пустыне».
Сорок дней и сорок ночей…
…Нет, никто не может вынести этого, никто…
Молчание. Солнце. Пустота…
На нее снова напал страх, страх пустого пространства, где человек был одинок…
Она вскочила на ноги. Ей непременно надо вернуться в гостиницу, непременно надо вернуться!
Индус… Мальчишка-араб… Тощие курицы… Пустые жестянки из-под консервов…
Род человеческий…
Она диким взглядом посмотрела вокруг. Гостиницы не было видно, как не было видно ни железнодорожной станции, ни даже далеких холмов, по которым она ориентировалась позавчера.
Очевидно, сегодня она зашла в пустыню дальше, чем прежде, так далеко, что вокруг нее все стало одинаковым, и она потеряла ориентиры.
К своему ужасу Джоанна поняла, что даже не представляет себе, в какой стороне находится гостиница.
Но холмы, те далекие холмы, они-то не могли исчезнуть! И все-таки вокруг нее до самого горизонта простиралась ровная пустыня. Далеко на окаеме виднелись маленькие белые пятна. Что это? Холмы? Облака? Никто ей этого не скажет.
Джоанна поняла, что заблудилась, окончательно заблудилась…
Да, но она помнила, что шла на север, вот именно на север!
Где же север?
Она посмотрела на солнце. Солнце висело прямо над ее головой, и по нему невозможно было определить направление.
Она потерялась. Она потерялась и теперь уже никогда не найдет дорогу обратно.
Неожиданно паника охватила, ее, и она бросилась бежать.
Сначала в одну сторону, затем в противоположную… В отчаянии, совершенно обезумевшая, несколько минут она бегала туда и сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69