– Да, Родни, ты, безусловно, прав. Она так отважно боролась с судьбой, что кажется, надорвала себя. Но ты только подумай: она собирается рожать ребенка!
Услышав слова Джоанны, Родни встал, медленно подошел к окну. Заложив руки за спину, он стоял и смотрел вдаль, точно так же, как час назад стояла у себя в гостиной Лесли. Теперь Джоанна очень хорошо видела сходство между ними.
– Когда? – тихо спросил Родни после долгого молчания.
– В августе, – ответила Джоанна. – Я уверена, она собирается сделать очень большую глупость.
– Ты так считаешь? – мрачно спросил Родни.
– Дорогой мой, ты только подумай! Того, что они зарабатывают, им едва хватает на жизнь! Маленький ребенок еще сильнее усложнит их существование.
– Ничего, – тихо, но с уверенностью произнес Родни. – У Лесли плечи широкие, она справиться.
– Это так, но если она возьмет на себя ещё одну обузу, то, боюсь, она не выдержит. Сегодня она выглядела такой больной, такой усталой!
– Она выглядела больной, когда уезжала из города, – глухо проронил Родни. – Уж это я помню очень хорошо.
– Если бы ты видел, какая она сейчас! Она так постарела! Это лишь сказать легко, что все передряги совершенно изменили Чарльза Шерстона.
– Это она так сказала? – словно зачарованный, спросил Родни.
– Да. Она уверяла меня, что Чарльз переменился самым решительным образом.
– Вполне возможно, что так и есть на самом деле, – задумчиво произнес Родни. – Шерстон, мне кажется, из тех людей, которые полностью живут любовью и уважением близких им людей. Когда суд вынес свой вердикт, он весь осел, сморщился словно проткнутая шина. У него был такой жалкий и в то же время такой отвратительный вид! Я бы сказал, что для Шерстона единственная надежда заключается в том, чтобы каким-то образом иным способом вернуть прежнее самоуважение. А этого можно достичь лишь усердным и тяжким трудом.
– Поэтому я и думаю, что еще один ребенок в такие трудные времена им вовсе ни к чему…
Родни резко повернулся, и слова замерли на губах у Джоанны, когда она увидела искаженное гневом, побелевшее лицо мужа.
– Она его жена, ты понимаешь? – с тяжестью в голосе медленно проговорил Родни. – У нее только два выхода: бросить его, забрать детей и уехать – или остаться с ним навсегда и всем чертям назло быть ему настоящей женой! Что она, собственно, и выбрала. Лесли никогда не останавливалась на половине дороги и всегда доводила дело до конца.
Джоанна пристально посмотрела на мужа и спросила, что его так взволновало?
– Ничего! – неожиданно быстро успокоившись, со вздохом ответил Родни, но тут же добавил, что очень устал от этого благоразумного, осторожного мира, который знает всему цену, который десять раз высчитает, прежде чем что-то сделать, который ни за что не станет рисковать!
Джоанна холодно выслушала его объяснение и посоветовала не говорить ничего подобного своим клиентам. Родни горько улыбнулся, вздохнул и сказал, что всегда советует клиентам не доводить свои дела до суда!
Глава 7
Совершенно естественно, что в эту ночь ей приснилась мисс Гилби. Мисс Гилби, в пробковом шлеме, шла рядом с нею по пустыне и назидательным тоном вещала истины.
– Ты должна уделять больше внимания ящерицам, Джоанна! Ты плохо знаешь естественную историю.
– Да, мисс Гилби, – отвечала ей Джоанна.
– Только не притворяйся, пожалуйста, что не понимаешь, о чем я говорю, Джоанна. Ты все понимаешь очень хорошо. Я говорю о дисциплине, и еще раз о дисциплине, моя дорогая!
Джоанна проснулась, но еще несколько минут не могла отделаться от ощущения, что она находится в школе «Святой Анны». Наконец она осознала, что окружающая обстановка совсем не походит на школьное общежитие. Пустота, железные кровати, гигиенически голые стены…
«Ох, дорогая моя», горько подумала о себе Джоанна, вспомнив былые школьные дни.
Джоанна встала с постели, оделась, остановилась у окна. О чем ей во сне говорила мисс Гилби? О дисциплине? Да, о дисциплине.
В этом что-то есть. Все-таки с ее стороны было большой глупостью позволить себе думать о чем попало. Надо обязательно навести порядок в своих мыслях! Надо систематизировать мысли и особенно тщательно разобраться с идеей о ее агорафобии.
Впрочем, теперь она чувствовала себя вполне хорошо. По крайней мере, здесь, внутри здания. Может быть, имеет смысл вообще прекратить прогулки на улице? Но ее сердце тоскливо заныло, в предвидении такой перспективы. Сидеть целыми днями в полутьме, дыша запахом прогорклого бараньего жира и парафина… Дни напролет без всякого занятия, без какой-либо, пускай даже самой глупой, книжки?
А чем, интересно, развлекают себя заключенные в тюремных камерах? Наверняка у них есть какое-нибудь занятие, например, шьют почтовые сумки или что-нибудь еще вроде этого. Но, с другой стороны, подумала она, от такой жизни они, наверное, сходят с ума.
Но так, вероятно, случается лишь с осужденными на одиночное заключение. Там-то уж наверняка, эти несчастные скоро сходят с ума.
Одиночное заключение: день за днем, неделя за неделей…
Подумать только! Она сидит здесь всего два дня, а ощущает себя так, словно пробыла здесь несколько недель! Как все-таки это много – два дня!
Два дня! Невероятно! Как там у Омара Хайяма?
Вчера я прожил десять тысяч лет…
Что-то вроде этого. А дальше? Нет, не вспоминается. Почему она не может хоть что-нибудь запомнить как следует и до конца? Может быть, что-либо почитать вслух? Нет-нет, лучше не надо! Она уже убедилась; если вспоминать и читать вслух стихи, то ничем хорошим это не кончается. Да, вот именно, ничем хорошим! Дело в том, что с поэзией каким-то страшным образом связаны почти все неприятные воспоминания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69