Ты разговаривал с каждым из них. Кто, по-твоему, наиболее вероятный подозреваемый?— Не знаю, — сказал я. — И это приводит меня в бешенство. Никто из них не отвечает твоему описанию убийцы, и все же я чувствую — именно чувствую, — что кто-то из Леонидисов является убийцей.— София?— Нет! Бог мой, нет!— Но ты обдумываешь и эту возможность, Чарлз... Да-да, не отрицай. И тем более настойчиво, что страшно боишься этой возможности... А как остальные? Филип?— Только по самым невообразимым мотивам.— Мотивы убийства могут быть самыми невообразимыми — или до нелепости незначительными. И какие же мотивы могли быть у него?— Он страшно ревновал отца к Роджеру — всю жизнь. Оказываемое старшему брату предпочтение приводило его в бешенство. Фирма Роджера оказалась на грани банкротства, старый Леонидис прослышал об этом и пообещал сыну помочь поправить дела. Предположим, Филип узнал об этом.Если старик умрет в ближайшее время, Роджеру уже никто помочь не сможет, и он полностью разорится. О, я понимаю, это нелепо...— Да нет, вовсе нет. Это ненормально, но такое случается. Люди бывают самые разные. А Магда?— Магда довольно инфантильна, у нее совершенно нет чувства меры. Но мне никогда и в голову не пришла бы мысль о ее причастности к преступлению, если бы не ее внезапное решение отправить Джозефину в Швейцарию. Возможно, Магда боится, что Джозефина что-то знает и может случайно сболтнуть...— И девочку пытались пристукнуть?— Ну, мать это сделать не могла!— Почему?— Но, отец, мать не может...— Чарлз, Чарлз, разве ты никогда не читал полицейских сводок? Матери очень часто питают острую неприязнь к одному из своих детей. Только к одному, остальным она может быть глубоко предана. Как правило, у женщины есть вполне определенная причина для ненависти — какие-то подсознательные ассоциации, мотивы, — но докопаться до нее очень трудно.— Магда называла Джозефину «подкидышем троллей», — неохотно признался я.— Ребенка это обижало?— Кажется, да.— Кто там еще? Роджер?— Роджер отца не убивал. В этом я абсолютно уверен.— Хорошо, Роджера вычеркнем. Его жена... Как ее? Клеменси?— Да, — сказал я. — Если старого Леонидиса убила она, то из очень странных соображений.И я поведал отцу о своем разговоре с Клеменси и предположил возможность того, что в своем страстном желании увезти мужа из Англии она могла отравить старика.— Клеменси убеждала Роджера скрыться, не предупреждая Аристида. Но старик все узнал и собирался помочь фирме сына избежать банкротства. Все планы и надежды Клеменси рушились. И она действительно безумно любит Роджера — это чувство граничит с идолопоклонством.— Ты повторяешь слова Эдит де Хэвилэнд!— Да. И Эдит — следующий человек, который, думаю, мог совершить убийство. Не знаю, какие у нее могли быть на это причины, но при наличии достаточно веских оснований Эдит может оставить за собой право вершить правосудие. Такой она человек.— И при этом она чрезвычайно озабочена тем, чтобы у Бренды была хорошая защита на суде?— Да. Это можно объяснить угрызениями совести. Я абсолютно убежден: Эдит не допустит осуждения невиновных.— Вероятно, не допустит. Но смогла бы она поднять руку на ребенка?— Нет, — медленно произнес я. — В такое поверить просто невозможно. Но это наводит меня на какую-то смутную мысль... О чем-то, что говорила мне Джозефина... Не могу вспомнить, вылетело из головы. Какое-то несоответствие... Какая-то деталь, не увязывающаяся с общей картиной... Если бы только вспомнить...— Не мучайся. Вспомнишь позже. Еще какие-нибудь соображения у тебя есть?— Да, — сказал я. — И много. Что ты знаешь о детском церебральном параличе? Я имею в виду — о последствиях влияния этой болезни на характер человека?— Юстас?— Да. Чем больше я думаю, тем больше мне кажется что Юстас вполне подходит на роль подозреваемого. Его нелюбовь к дедушке и обида на него. Его странность и угрюмость. Мальчик не вполне нормален. Он единственный из семьи, кого я могу представить хладнокровно покушающимся на Джозефину, которой что-то известно о нем. А ведь ей наверняка что-то было известно. Это дитя знает все. И записывает свои наблюдения в блокнотике...Я резко смолк.— Боже мой, — сказал я. — Какой же я идиот!— В чем дело?— Я вспомнил, в чем заключается то несоответствие, о котором я недавно говорил. Мы с Тавернером пришли к выводу, что разгром в комнате Джозефины произведен во время поиска писем. Я думал, девочка раздобыла эти письма и спрятала их в котельной. Но потом в разговоре со мной она обронила, что письма в котельной спрятал сам Лоуренс! Джозефина однажды увидела учителя выходящим из котельной, обыскала ее и обнаружила там эти письма. Девочка, конечно, прочитала их. Но оставила там, где нашла.— Ну и?— Неужели ты не понимаешь?! Значит, в комнате Джозефины искали не письма. А что-то еще.— И это...— И это — маленький черный блокнотик, куда она записывала результаты своих наблюдений. Вот что там искали! И думаю, искавший блокнотик не нашел его, и тот до сих пор находится у Джозефины! Но если так...Я привстал с кресла.— Если так, — подхватил отец, — девочке по-прежнему грозит опасность. Ты это имеешь в виду? — Да. И будет грозить до тех пор, пока Джозефину не отправят в Швейцарию.— А она хочет ехать?Я задумался.— Едва ли.— Значит, вероятно, она еще не уехала, — сухо сказал отец. — Но пожалуй, ты прав: девочке действительно грозит опасность. Тебе лучше отправиться в Суинли-Дин немедленно.— Юстас? — в отчаянии спросил я. — Клеменси?— По-моему, — мягко заговорил отец, — все факты указывают на совершенно определенное лицо... Странно, что ты не видишь этого сам... Я...В дверь заглянул Гловер:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57