Она всегда осуждала Леонидиса и его методы работы...— Что ж, — заметил я, — интересная семейка. И кто же, вы полагаете, убил старика?Тавернер покачал головой.— Еще слишком рано говорить что-либо определенное.— Да бросьте, Тавернер, — сказал я. — Бьюсь об заклад, вы знаете, кто это сделал. Мы же не в суде, дружище.— Не в суде, — мрачно согласился Тавернер. — И вполне возможно, никогда там и не окажемся с этим делом.— То есть, возможно, никакого убийства и не было?— О, старика убили, это точно. Отравили. Но ты ж понимаешь, что такое — дело об отравлении. Очень сложно раздобыть доказательства. Очень сложно. Все улики могут указывать на одного человека, а...— Именно об этом я и веду речь. У вас уже составилось какое-то определенное мнение о ситуации, ведь правда?— В этом деле все слишком очевидно. Ситуация вроде бы абсолютно ясна... Но все-таки я не уверен. Сложный вопрос.Я взглянул на Старика.— В деле об убийстве, — медленно проговорил он, — правильным выводом обычно является вывод очевидный. Видишь ли, старый Леонидис женился вторично десять лет назад.— В возрасте семидесяти семи лет?— Да, и женился на двадцатичетырехлетней женщине.Я присвистнул.— И что это была за женщина?— Официантка, работавшая в одном из его ресторанчиков. Весьма приличная молодая особа, привлекательная в своем роде, но несколько вялая и апатичная.— Она-то и есть та самая очевидность?— Подумай сам, — сказал Тавернер. — Сейчас ей всего тридцать четыре года — а это опасный возраст. В доме же служит один молодой человек, учитель внуков Леонидиса. На войну его не взяли: то ли сердце не в порядке, то ли еще что-то. Этих двоих водой не разольешь.Я задумчиво смотрел на Тавернера. Конечно, здесь вырисовывается хорошо знакомая картина. Вторая миссис Леонидис, по словам отца, весьма приличная дама. Во имя соблюдения приличий совершалось очень много убийств.— И что же это было? — спросил я. — Мышьяк?— Нет. Мы еще не получили медицинского заключения, но доктор считает — это эзерин.— Несколько необычно, не правда ли? Вероятно, покупателя препарата будет легко проследить?— Только не в этом случае. Видишь ли, эзерин принадлежал самому старику. Глазные капли. У Леонидиса был диабет, — сказал отец. — Ему регулярно делали инъекции инсулина. Инсулин выпускается в маленьких пузырьках с резиновыми пробками. Пробка протыкается иглой для подкожных впрыскиваний, и лекарство втягивается в шприц.Я попытался продолжить сам:— А в бутылочке оказался не инсулин, а эзерин?— Совершенно верно.— И кто же делал старику инъекцию?— Его жена.Теперь я понял, что имела в виду София, говоря о «надлежащем» человеке.— Семья Леонидисов находится в хороших отношениях со второй миссис Леонидис?— Нет. Они едва разговаривают с ней.Ситуация все больше прояснялась. Но было совершенно очевидно: Тавернер не ликовал по этому поводу.— А что вас, собственно, смущает? — поинтересовался я.— Если старика убила миссис Леонидис, Чарлз, то ведь потом она легко могла заменить пузырек с эзерином на нормальный пузырек с инсулином. Действительно, если убийца она, то разрази меня гром, никак не пойму, почему она этого не сделала!— Да, это было бы вполне логично. И много инсулина у старика в аптечке?— О, куча пузырьков — и пустых, и полных. И если бы миссис Леонидис подменила пузырек, ставлю десять против одного, доктор ничего и не заподозрил бы. О посмертных признаках отравления эзерином медицине мало что известно. Но тут доктор проверил склянку с инсулином (на случай, если вдруг концентрация лекарства окажется слишком сильной) и, конечно, обнаружил, что это вовсе н е инсулин.— Итак, получается, — задумчиво проговорил я, — что миссис Леонидис либо очень глупа... Либо, вполне возможно, очень умна.— Ты имеешь в виду...— Миссис Леонидис может делать ставку на то, что вы решите — никто не может быть глуп настолько, насколько кажется она в данной ситуации. Есть еще варианты? Какие-нибудь другие подозреваемые?— Это мог сделать практически любой из домашних, — спокойно сказал отец. — В доме всегда большой запас инсулина — по меньшей мере на две недели. Можно было легко налить эзерин в какой-нибудь пузырек из-под инсулина — и знать, что в свое время его используют должным образом.— И любой в доме имел более-менее свободный доступ к лекарствам? Да. Лекарства хранились в аптечке в ванной комнате старика. Любой в доме мог спокойно зайти туда.— Какие-нибудь серьезные мотивы?Отец вздохнул.— Милый Чарлз. Аристид Леонидис был чрезвычайно богат. Он обеспечил каждого члена семьи большими деньгами, но ведь могло случиться, что кто-то возжелал большего.— Но скорей всего, возжелать большего могла ныне вдовствующая миссис Леонидис. У ее молодого человека есть какие-нибудь средства?И тут меня озарило. Я вспомнил процитированную Софией строчку, а затем и весь детский стишок: Жил-был человечек кривой на мосту,Прошел он однажды кривую верстуИ вдруг на пути меж камней мостовойНашел потускневший кривой золотой.Купил за монетку кривую он кошку,А кошка кривую нашла ему мышку.И так они жили себе понемножкуВсе вместе в кривом и убогом домишке. — Как вам показалась эта... Миссис Леонидис? Что вы о ней думаете? — спросил я Тавернера.— Трудно сказать... Очень трудно сказать, — медленно заговорил он. — Она непроста. Чрезвычайно тиха и спокойна — нельзя догадаться, о чем она думает. Но миссис Леонидис любит безмятежную, размеренную жизнь — в этом я могу поклясться. Мне она напомнила, знаете ли, кошку. Такую сладко мурлыкающую, толстую, ленивую кошку... Не то чтобы я имел что-нибудь против кошек. С ними как раз все в порядке... — Тавернер вздохнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57