Просто не смогу. При том, как теперь все обернулось… – Он встретился взглядом с отцом и вдруг мучительно покраснел. – Я не хотел…
Сорвалось с языка.
– Почему же ты не хочешь к ним прикасаться? – спросил Лео. – Мы тебя усыновили. То есть взяли на себя всю ответственность за тебя, и финансовую и моральную. Мы обязались воспитать тебя как родного сына и обеспечить твое будущее.
– Я хочу стоять на собственных ногах, – повторил Микки.
– Да. Вижу… Ну, хорошо, Микки, но если передумаешь, помни, что деньги есть и тебя дожидаются.
– Спасибо, отец. Спасибо, что ты меня понимаешь. Или если и не понимаешь, то позволяешь, по крайней мере, поступать по-своему. Извини, что я не сумел как следует все объяснить… Я хотел сказать, не могу же я.., воспользоваться.., черт.., об этом так трудно говорить…
В дверь постучали, вернее, ударили.
– Это, должно быть, Филип, – сказал Лео Аргайл. – Будь добр, открой ему, Микки.
Микки прошел к двери, распахнул ее, и через порог, весело ухмыляясь, въехал на своем кресле Филип Даррант.
– Вы сейчас заняты, сэр? – обратился он к Лео. – Мне ведь не к спеху, могу и подождать. Я мешать вам не буду, пороюсь тихонько на книжных полках.
– Нет, – ответил Лео. – Я сейчас не работаю.
– Гвенда не пришла? – сочувственно осведомился Филип.
– Она звонила, предупредила, что не придет сегодня, у нее болит голова, – ровным голосом объяснил Лео.
– Вот как.
Микки сказал:
– Ладно, я пойду. Загляну к Тине, вытащу ее погулять. Эта девчонка боится свежего воздуха.
И легкой, пружинистой походкой вышел из библиотеки.
– Я ошибаюсь, или действительно в Микки за последнее время произошла перемена? Он, кажется, уже не злится на всех и вся? – спросил Филип.
– Он повзрослел, – ответил Лео. – Правда, у него на это ушло довольно много времени.
– Не очень-то подходящий момент он выбрал, чтобы так воспрянуть духом, – заметил Филип. – После вчерашнего допроса как-то не до веселья, вы согласны?
Лео тихо ответил:
– Разумеется, очень тяжело заново все это переживать.
– У Микки, как по-вашему, есть совесть? – продолжал Филип, продвигаясь в своем кресле вдоль полок и рассеянно вытаскивая то один томик, то другой.
– Странный вопрос, Филип.
– Ничуть, сэр. Я просто размышляю. Ведь бывают же люди, у которых нет музыкального слуха. И точно так же некоторые не способны испытывать угрызения совести, раскаяние и даже простое сожаление по поводу своих действий. Взять того же Жако. Он точно ничего подобного не испытывал.
– Да. Это верно.
– Ну а Микки? – Филип помолчал и заговорил совсем на другую тему:
– Можно я задам вам один вопрос, сэр? Вам вообще-то известно происхождение ваших приемных детей?
– Почему вы об этом спрашиваете, Филип?
– Просто любопытно. Меня очень занимают проблемы наследственности. Интересно, насколько велика ее роль?
Лео не отвечал. Филип смотрел на него с живым интересом.
– Возможно, вам неприятно, что я задаю такие вопросы?
– Нет, отчего же, – сказал Лео, вставая. – Вы ведь член нашей семьи и имеете право их задавать. А в данной ситуации, спору нет, то, о чем вы спрашиваете, весьма существенно. Но наших детей, строго говоря, нельзя считать приемными. Мэри, ваша жена, действительно была удочерена по закону. Остальные же попали в наш дом в общем-то неформальным путем. Жако осиротел, его отдала нам на время войны родная бабка. Она погибла во время бомбежки, и мальчик остался у нас. Так уж вышло. Микки внебрачный ребенок. Его мать интересовали исключительно кавалеры. Она назначила цену в сто фунтов и получила их. Что сталось с матерью Тины, нам неизвестно. Она ни разу не написала своей дочери, не потребовала, чтобы ей ее вернули после войны, а разыскать ее не представлялось возможным.
– А Эстер?
– Эстер тоже внебрачный ребенок. Ее мать была ирландка, молоденькая медсестра. Вскоре после того, как ее дочь оказалась у нас, она вышла за американского солдата и попросила, чтобы мы оставили девочку у себя. Не хотела, чтобы муж знал о незаконном ребенке. В конце войны она уехала с мужем в Штаты, и с тех пор мы о ней ничего не слышали.
– У каждого по-своему трагическая история, – заметил Филип. – Все пятеро – несчастные, никому не нужные подкидыши.
– Да, – сказал Лео. – Потому-то Рейчел с такой страстью к ним ко всем и относилась. Хотела, чтобы они почувствовали себя желанными, чтобы у них был свой дом, хотела стать им настоящей матерью.
– Благородное стремление.
– Да, но получилось не так, как она рассчитывала, – вздохнул Лео. – Она свято верила, что кровное родство ничего не значит. На самом же деле оно все-таки имеет значение. В характере, в поведении родных детей обычно есть какая-то особинка, которую узнаешь и понимаешь без слов. А с приемными детьми такой связи нет. Их не понимаешь сердцем, только умом и судишь о них, отталкиваясь только от своих собственных представлений и чувств. Однако нельзя забывать о том, что твои мысли и чувства, возможно, довольно далеки от того, что думают и чувствуют они.
– Вы, вероятно, всегда понимали это?
– Я предостерегал Рейчел, – кивнул Лео. – Но она, конечно, не верила. Отказывалась верить. Она внушала себе, что это ее родные дети.
– Тина всегда казалась мне темной лошадкой, – сказал Филип. – Возможно, потому, что она не совсем белая. Кто был ее отец, вы знаете?
– Кажется, какой-то моряк. Возможно, индиец. Мать не могла точно сказать, – сухо добавил Лео.
– Совершенно непонятно, как она на что реагирует, что думает. Говорит мало. – Филип замолчал. А потом выпалил:
– О чем, интересно, она знает, но помалкивает?
Он заметил, как рука Лео, переворачивавшая страницы, замерла в воздухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68