– Вполне. Я могу пробежать сто и двести метров, могу восемьсот, тысячу пятьсот, пять тысяч, и десять тысяч, могу прыгать или метать диск, а если угодно, участвовать в барьерном беге для женщин на восемьдесят метров.
– Марек, зачем ты паясничаешь?
– Я не паясничаю.
– Мы хотим, чтобы ты бежал три тысячи метров на предстоящем мемориале. Что ты об этом думаешь?
– Я готов. Почему бы и нет?
– Но что ты об этом думаешь?
– Ничего не думаю. Побегу, и все.
– Ох, Марек, Марек! Ты что-то сегодня не в себе. Хорошо, что я тебя знаю. А этот номер – пять семьдесят семь тринадцать.
– Пять семьдесят семь тринадцать. Спасибо, доктор.
– Запиши, а то забудешь.
– Не забуду.
– Ну, будь здоров.
– До свидания, доктор.
Я вернулся домой. По пути я повторял: пять семьдесят семь тринадцать. Дома снял трубку и набрал номер. Я знал, что Агнешки нет, но мне хотелось услышать длинный гудок, который в ее пустой квартире отзовется телефонным звонком. Может, это глупо и сентиментально, но я уже дошел. Едва я набрал номер, как кто-то снял трубку. Я не ожидал этого. И до того испугался, что чуть не положил трубку.
– Алло? – раздался женский голос.
– Простите, – сказал я, – я не туда попал.
– Откуда вы знаете, что попали не туда?
– Знаю, и все.
– А с кем вы хотели говорить?
– Не все ли равно, если я не туда попал?
– Вы, наверно, человек самонадеянный, категоричный, уверенный в себе. Кроме того, в семейной жизни вы тиран. Не хотела бы я быть вашей женой.
– Кажется, вам такая опасность не угрожает.
– Спасибо, вы меня очень утешили.
– Очень рад. До свидания и простите меня.
– Не за что. Но с кем вы все-таки хотели говорить?
– Почему вас это так интересует?
– Знаете, вы – странный человек. Звоните мне, а потом удивляетесь, когда вас спрашивают, с кем вы хотели говорить.
– Я звонил вовсе не вам.
– А выходит, мне.
– Почему вы так уверены в этом?
– Факты налицо.
– Лишнее доказательство, что факты могут быть обманчивы. Это ошибка.
– Какой же вы упрямый!
– Не настолько, чтобы отнимать у вас напрасно время. Спасибо за милую беседу, прощайте.
– Откуда у тебя мой телефон, дурачок?
– Что?
– Я спрашиваю: откуда у тебя мой телефон? У дяди узнал?
– Ох, Агнешка!
– Я ведь говорила, что ты звонишь именно мне. Ты всегда такой упрямый?
– Как же я не узнал твой голос?
– Меня это тоже удивляет.
– Я не ожидал застать тебя дома. Наверно, поэтому.
– Ну, конечно. Это может служить тебе оправданием. Еще бы! Звонить кому-то и быть абсолютно уверенным, что не застанешь его дома.
– Ты ведь должна была ехать в Варшаву.
– Должна и еду. Если, конечно, не опоздаю на поезд из-за глупых телефонных разговоров. Ты можешь объяснить, зачем звонишь, если уверен, что я в Варшаве?
– Нет, не могу.
– Да, иногда мы совершаем поступки, которые потом не можем объяснить даже себе. Верно? Ну, отвечай! Почему ты молчишь?
– Ты сердишься, что я позвонил?
– Нет. Я очень рада.
– Правда?
– Правда. Мне было обидно, что ты не звонишь.
– Но ведь ты могла сама позвонить.
– Могла.
– И не позвонила.
– Нет… Марек, я опоздаю.
– Когда отходит поезд?
– Через полчаса.
– Можно тебя проводить?
– Если хочешь.
– Да, хочу.
– Скорый до Варшавы, шестая платформа, вагон первого класса, для курящих. Я должна перед тобой извиниться.
– За что?
– Я нарочно изменила голос, когда услышала, что это ты. Не сердишься?
– Нет. А зачем ты это сделала?
– Не знаю. Престо так.
– Иногда мы совершаем поступки, которые потом не можем объяснить даже самим себе. Верно?
– Нет, я сделала это просто шутки ради. Я обрадовалась твоему звонку. Боже мой! Я опаздываю, Марек. До свидания. Спасибо, что позвонил.
Она повесила трубку.
Я проводил Агнешку, и все было великолепно. Все, кроме погоды. На улице тьма, беспросветная краковская тьма, грязная и липкая, которую хотелось смыть с тротуаров, с мостовых и со стен домов мылом и жесткой щеткой. Но все было прекрасно, потому что мы прогуливались по перрону под руку и Агнешка была чудесной, такой, как Кэтрин в «Прощай, оружие!» Хемингуэя. Агнешка заставила меня прочесть эту книгу, и надо признаться, это одна из немногих рекомендованных ею книг, которую я дочитал до конца. И не просто дочитал, а получил при этом колоссальное удовольствие. Только из упрямства я сказал Агнешке, что книга скучновата. На что она только пожала плечами. Хемингуэй пришелся мне по душе, и я прочел все, что он написал. Но я подозреваю, что он замаскировавшийся слюнтяй. Слишком он увлекается описанием битв, боксом и боем быков. Хотя описывает он их великолепно, но я почему-то представляю его мальчишкой, который забавляется оловянными солдатиками. Но это не так важно. Он знает толк в чисто мужских делах.
Мы прохаживались с Агнешкой по перрону, я купил ей в дорогу газеты и апельсины, которые совершенно случайно обнаружил в вокзальном киоске. У нас и разговора не было о каких-либо недоразумениях. Мы держались так, словно между нами ничего не произошло. Агнешка, казалось, была довольна тем, что я ее провожаю, и, подобно мне, не замечала слякоти и темноты.
– Уйди до того, как тронется поезд, – сказала она. – Мне грустно, когда поезд отходит, а на платформе кто-то стоит и машет рукой.
– Кто?
– Ты.
– До свидания, Агнешка.
Она приподнялась на цыпочки и поцеловала меня. Мне хотелось, чтобы она еще что-нибудь сказала. Я страшно этого хотел. И она сказала:
– Будь умницей, не флиртуй с девицами и терпеливо жди моего возвращения.
– Когда ты вернешься?
– Послезавтра. И сразу же тебе позвоню. До свидания.
– До свидания…
Я хотел сказать: «До свидания, дорогая!» – но у меня это как-то не получилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63