Потом со злости они начинают делать мерзости.
Хелена говорила, а я представлял ее в виде Леды. Она играла с лебедем не нагишом, а в плотно облегающих красных брюках и черном свитере. Я наблюдал, как она рассуждает с серьезной миной о важных проблемах и старается держаться с особым достоинством. Смотреть на нее было смешно, потому что она не представляла себе, что происходит за ее спиной. То есть в моем воображении. Но эта комичность почему-то начинала меня беспокоить. Я сознавал, что это не похоже на невинную школьную шалость, когда кому-то цепляют на спину вырезанного из бумаги чертика. Тут было что-то лукавое и плутовское, напоминавшее Школьницу, которая впервые пошла в кино на картину для взрослых. Я чувствовал себя довольно нелепо. Меня разбирало желание спихнуть ее со стула и поглядеть, как она упадет и будет барахтаться на полу. А потом кинуться к ней с лицемерными извинениями.
– В самом деле это удивительно, – продолжала Хелена, – что мы так хорошо понимаем друг друга. Когда я говорю об этом с Эдвардом, то он мне заявляет: «Все от безделья. Если бы ты работала, у тебя не было бы времени думать о таких пустяках». Ну, разве это не хамство с его стороны, скажи, пожалуйста? Во-первых, я не работаю по его вине. Во-вторых, я с утра до вечера кручусь по дому. И все ради него. С его стороны это подлость – так говорить. Ох, если бы ты знал, как мне все это надоело. И почему человек не может стать другим? Ну скажи, почему?
– Может, – сказал я решительно.
– Может? – удивилась Хелена.
– Конечно, может.
– Тогда скажи, как?
Я ответил не сразу, потому что не знал, что сказать.
– Для этого нужно немного смелости и решительности, – сказал я наобум.
– Как это понимать?
Она вглядывалась в меня пытливо и с беспокойством.
Я отвел глаза.
– Возможно, я несколько неудачно выразился. Нужно обладать известным воображением.
– Воображение у меня есть, а толк-то какой? Мое воображение заперто в этой квартире.
– Тебе не хватает смелости и решительности.
– Это все слова!
– А ты думаешь, они у тебя есть?
– Нет, конечно, нет.
– И еще, надо уметь подчиняться настроению. В этом заключается магическая сила кино. В кинотеатре каждый воображает себя героем картины. Конечно, если герой ему нравится. Если обстоятельства благоприятствуют, иллюзия продолжается в жизни. Мы видим на улице детей, которые играют в крестоносцев, ковбоев и мушкетеров, падают с крыши и ломают ноги, как Зорро. Труднее, конечно, заметить невооруженные глазом ту утонченную игру, которую ведут между собой все эти Грегори Пеки, Глены Форды, Мэрилин Монро и Брижитт Бардо. Киноэкран – волшебное окно, за которым мы видим совершенно особый мир. Внешне он похож на наш, но как бы искаженный и противоположный нашему. Необходима решимость, чтобы переступить эту границу. Как это сделала Алиса, войдя в зеркало, висевшее в ее комнате. Потом можно свободно разгуливать по стране чудес. Кто не способен переступить эту границу, тот не кинозритель, а просто лопух. Только зря деньги тратит. Артур Вдовинский утверждает, что главная и, возможно, единственная задача кино – создавать у людей иллюзию, что они это не они. Все остальное – мура. Попытки создать изощренные картины для интеллектуалов-снобов кончатся печально. Мне кажется, уже мы являемся свидетелями этого банкротства.
Я говорил без убеждения, пытаясь этой болтовней отогнать призрак Леды в узких брюках и черном свитере. Хелена оперлась щекой на руку и глядела на меня, не двигаясь. В ее взгляде я уловил нечто такое, что не просто обеспокоило меня, но повергло в панику. Я неожиданно встал. Она тоже встала, не спуская с меня глаз.
– Ну, Хелена, – сказал я, пытаясь сохранить спокойствие, – прости, что я так засиделся и утомил тебя своей болтовней. Мне пора.
– Ты очень здорово говоришь, – сказала Хелена. – Кажется, я напрасно потеряла в жизни время, занимаясь всякой ерундой, вместо того чтобы слушать тебя. Но не думай, что это открытие я сделала только сейчас. – Она обогнула стол и остановилась передо мной.
– Помнишь, как в клубе я потрепала тебя за волосы?
Она потянула меня за волосы и улыбнулась. Так же, как тогда на вечере.
– Вот так, – сказала она. – Знаешь, почему я это сделала?
Теперь я знал. Но ничего не ответил. Мы смотрели Друг на друга. Я слышал ее дыхание и свое собственное. В комнате сделалось необычайно тихо. До сих пор я не очень верил в разговоры о том, что человек перед смертью видит всю свою жизнь. Как на киноленте. Но сейчас я увидел нечто подобное с той только разницей, что это были картины не прошлого, а будущего. Как в кино, я совершенно отчетливо и с подробностями увидел то, что произойдет через минуту. Вплоть до того момента, когда я буду сожалеть о случившемся и еще раз проклинать себя, готовый плюнуть самому себе в физиономию. Но фильм так раскрутился, что, зная его злополучный конец, я все-таки не мог прервать неотвратимое мелькание кадров. Как пловцы на стартовой тумбе, мы дрогнули и качнулись друг к другу. И тут зазвонил телефон. Мгновение мы еще стояли неподвижно. Потом я молча указал ей на этот звонящий предмет. Хелена опустила голову и тыльной стороной ладони провела по лбу. Телефон прозвонил трижды, раз за разом. Звенел он сварливо и настырно. Я отвернулся и подошел к окну. За окном ничего достойного внимания не происходило. Обшарпанная стена противоположного дома, закрытый табачный киоск и какой-то тип в соломенной шляпе, читающий посреди тротуара спортивную газету. В последнем номере был напечатан фельетон, озаглавленный: «Сумеет ли хамелеон беговой дорожки Марек Арене победить в беге на длинные дистанции?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63