И вообще повлиять на них можно с таким же успехом, как на радио, которое доносится через стену от соседей. Впрочем, я не вспомнил бы Йовиту, если бы Агнешка не упомянула о завтраке с видом на курган Костюшки. Я начал напевать «Мост через реку Квай». Послышался стук в дверь.
– Агнешка, это ты?
– А кто же? Надеюсь, ты не приглашал на утро гостей?
– Агнешка, я люблю тебя.
– Прошу тебя, перестань петь «Мост через реку Квай».
– Я сказал, что люблю тебя.
– Я уже слышала.
– Почему же ты ничего не скажешь?
– Всему свое время. Быстрей вылезай из ванны. Завтрак готов.
– А почему ты запрещаешь мне петь «Мост через реку Квай»?
– Ты страшно фальшивишь. А кроме того, эта мелодия действует мне на нервы.
– Ты же сама только что насвистывала ее.
– Я?
– Конечно!
– Тебе показалось. – Она некоторое время постояла молча перед запертой дверью, потом добавила:
– И вообще тебе кажется невесть что. – Она отошла от двери. Я услышал ее шаги, а через минуту – посвистывание.
Я выскочил из ванной. Эта утренняя Агнешка совсем была непохожа на ту, ночную Агнешку. Она отрекалась от той ночной, раз ей нетерпелось поскорее побежать домой и переодеться. Я влюбился в ночную Агнешку, но эту новую, неведомую, дневную я продолжал любить. По существу, несмотря на кажущуюся разницу, обе они имели общий знаменатель, который я затруднялся точно определить. Возможно, им был тот простой факт, что я ее любил. У меня появились все основания считать, что у Агнешки трудный характер, но я был полон решимости приноровиться к ней, уступать ей во всем, лишь бы ей понравиться. Я тщательно, со вкусом оделся, почистил ботинки и даже волосы смазал бриллиантином, полученным в подарок от Дороты. Я решил держаться сдержанно и с достоинством, словно явился на дипломатический завтрак. Я вошел в кухню, поклонился и хотел спросить, можно ли садиться к столу? Но не успел. Агнешка, которая стояла у окна и смотрела на курган Костюшки, обернулась, подбежала ко мне, закинула на шею Руки и давай целовать. Мы так и не сели завтракать, верней, позавтракали значительно позже.
Я сказал Агнешке, что она моя первая и последняя любовь.
– Сколько раз ты уже говорил это девушкам? – спросила она.
– Говорил, не отрицаю. Но тогда мне это только казалось, а теперь – другое дело.
– Тем девушкам ты тоже говорил, что теперь другое дело?
– Не помню. Пожалуй, нет. Но даже если…
– Какого черта ты мажешь волосы этой гадостью? У меня теперь руки липкие.
– Это бриллиантин «Ярдлей».
– Все равно. Запрещаю тебе пользоваться бриллиантином. Слышишь?
– Да. Я буду делать все, что ты прикажешь.
– Всегда или только сегодня?
– Всегда. До конца жизни.
– Ха-ха, – сказала Агнешка. Она не засмеялась, а именно произнесла: ха-ха.
– Ты мне не веришь?
– Ясное дело, нет. Каждый мужчина плетет одни и те же глупости.
– А ты меня любишь?
– Разве я похожа на девушку, которую можно подцепить на танцах и привести к себе?
– Нет.
– Тогда не задавай лишних вопросов.
– Но ты мне ни разу этого не сказала.
– Зато ты твердишь об этом подозрительно часто. Ты недостаточно современен.
– Разве любовь несовременна?
– Это ты несовременен.
– В чем же суть современности?
– Не знаю. То есть не могу точно сформулировать. Во всяком случае, не в том, чтобы обставить свою комнату вот так, повесить на стены такие вот картины, а на окна такие занавески… Впрочем, занавески еще кое-как сойдут. Но если хочешь, чтобы я снова сюда пришла, немедленно сними со стены этот морской пейзаж.
Сквозь бежевые занавески с яркими плодами пробивался яркий дневной свет. После снежной ночи вовсю светило солнце. Интересно, который теперь час? Но, что бы взглянуть на часы, надо было высвободить руку из-под спины Агнешки, а мне не хотелось этого делать.
– Ты права. Комната действительно обставлена отвратительно. Такой она мне досталась, и я никакие мог собраться привести ее в порядок. Но это носит чисто внешний характер…
– Внешнее неразрывно связано с внутренним. Утром, когда я проснулась, мне от этих вещей стало не по себе. Рядом с тобой мне было хорошо, и во сне ты выглядел очень трогательно. – Она погладила меня по волосам и тотчас с отвращением стала вытирать руки. – Пожалуйста, отправляйся немедленно в ванную и вымой голову!
Я думал, она шутит, но она не шутила: она разозлилась, спихнула меня с постели, и я пошел в ванную мыть голову. Не знаю, почему она так взъелась на бриллиантин. Как известно, от бриллиантина «Ярдлей» волосы не слипаются, а запах у него приятный, ничего не скажешь! Если бы она была в курсе моих дел, я мог бы заподозрить ее в ревности к Дороте. Мне стало обидно. Дорота мне очень нравилась. Может, ее единственную я любил по-настоящему. Нет, это абсурд. Ничего, кроме дружбы, нас не могло с ней связывать. Только теперь я сообразил, что Агнешка и не знает о существовании Дороты. Но так или иначе, я был убежден, что Дорота ей не понравится. Я словно слышал, как она говорит: «Этот бриллиантин тебе подарила Дорота? Конечно, я так и знала!»
Из ванной я вышел с растрепанными волосами. У меня темные, густые волосы, и когда я их вымою, я похож на папуаса. Агнешка засмеялась.
– Я кажусь тебе или смешным, или отвратительным, – сказал я.
– Нет! Когда ты спал, ты не был ни смешон, ни отвратителен, ты был трогателен. Спящий мужчина выглядит по-детски беззащитным. Для женщины нет ничего трогательней спящего мужчины… Не стой, как дурак, посреди комнаты, иди сюда и положи мне голову на плечо, раз она не напомажена. Вот так. Когда я проснулась с тобой рядом, мне было хорошо. Но когда я оглядела комнату, которая, если бы н» чертежная доска, была бы совсем похожа на обитель провинциальной маникюрши, и когда я представила себе, что надо встать и навести здесь порядок, мне сделалось не по себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63