– Я буду делать это с удовольствием, мадам.
– Тогда очень хорошо.
Через сорок восемь часов после знакомства с Симоной Дайя Мадлен уже поселилась в своем новом жилище – маленькой, выкрашенной белой краской комнатке в мансарде с покатым потолком, слуховым окошком и окном размером не больше мужского носового платка. Ее единственной мебелью была узкая кровать, маленький столик и всего один стул, на котором она сидела в свой первый вечер здесь, пытаясь справиться со своей первой работой – подогнать на себя две униформы Симоны. Мадлен, бывшая всегда честной, бессовестно солгала насчет своих портновских способностей. Конечно, ее и вправду учили шить – сначала Хильдегард, а потом – в школе, но это требующее усилий и утомительное занятие всегда было для нее сущим наказанием, и она никогда не выказывала никаких признаков старания.
– А теперь я за это расплачиваюсь, – бормотала она самой себе, когда уколола палец в пятый раз, слизнув маленькое алое пятнышко раньше, чем оно испортит белый воротник или манжеты на черной униформе; ей отчаянно хотелось бросить это занятие, но она знала, что завтра утром ей нужно выглядеть особенно аккуратной, опрятной и подтянутой – иначе все старания Ноя пропадут зря.
Он сделал маленькое чудо, позвонив отцу Бомарше, местному священнику, своему другу, с просьбой посодействовать. Когда святой отец отправился навестить мсье и мадам Люссак на бульваре Сен-Жермен, чтоб объяснить затруднительное положение Симоны и предложить Мадлен в качестве отличной и надежной замены, Ной и Симона решили поработать над самой Мадлен, ища что-нибудь подходящее, в чем она может пойти на эту встречу, и пытаясь обуздать ее непокорные волосы так, чтоб они казались вполне смирными.
Единственной спорной вещью была Хекси. Невозможно было представить себе обстоятельств, при которых Габриэль Люссак согласится принять маленькое животное в свой красивый ухоженный дом. И опять прелестные глаза Магги обратились к Ною Леви.
– Никто лучше вас не знает такс, Ной, – сказала она чуть льстивым тоном – из самых лучших побуждений.
– А еще я знаю сколько с ними хлопот, – ответил он без энтузиазма.
– Симона будет с ней гулять – это хорошо для ее ребенка. Это заставит ее заглатывать достаточно свежего воздуха. Ведь ей это так необходимо! А я буду приходить к вам всякий раз, как только смогу.
– У вас будет не так много времени, вы же понимаете, Мадлен, – вежливо и осторожно предупредил ее Ной. – Вы приехали в Париж в поисках свободы, но боюсь, вы потеряете ее уже через две недели.
– Но это же было ваше жесткое условие – чтоб я за две недели нашла работу, – напомнила ему Мадлен. – И вы были совершенно правы. Я приготовилась работать не на шутку, и если будет очень тяжело, я напомню себе, что это просто средство для того, чтоб остаться независимой.
Уже меньше чем через неделю Мадлен знала, что, как обычно, она действовала под влиянием порыва. Трудно было отыскать человека, который бы еще меньше подходил на роль горничной, чем она. Но все же Мадлен была настроена решительно – она будет продолжать работать! Она знала – у нее нет выбора. Пока она не подыщет себе что-нибудь получше – а на это пока было непохоже – или не отыщет отца или, по крайней мере, Зелеева, она должна считать себя везучей, что твердо стоит на ногах.
Это была роскошная квартира, вся заполненная – как и говорила Симона, разными чудесными вещами: красивые и мягкие, как пух, ковры, идеально повешенные портьеры и занавески, коллекция хрупкого фарфора, внушительного вида тяжелая мебель, прекрасные произведения искусства, любовно начищенное серебро. Мадлен выросла в доме простой роскоши, и она была ребенком, считавшим эти дорогие вещи просто тем, что должно доставлять удовольствие. Теперь она видела, что для Габриэль и Эдуарда Люссаков все то, что их окружало, было по-настоящему важно – они всю жизнь собирали эти драгоценные находки. Задачей Мадлен было заботиться о них, и эта ее новая ответственность тревожила ее.
Она всегда чувствовала себя измотанной к концу дня. За все свои шестнадцать лет она никогда еще не работала так много. Ее хозяева вовсе не были недобрыми, но их претензии были высокими. Двое их дочерей, Андрэ, четырнадцати лет, и Элен, на два года моложе, были живыми, хорошо воспитанными девочками и доставляли Мадлен мало хлопот: большинство времени они проводили вне дома – или в школе, или у друзей, да и потом мадам Люссак доставляло удовольствие самой заботиться о своих детях.
– Мадлен лишь немногим старше Андрэ, – сказал Эдуард Люссак своей жене. – Мне иногда кажется – она с трудом удерживается, чтоб не подружиться с ними.
Габриэль Люссак кивнула.
– Мне кажется, что Мадлен вообще многое дается с трудом, должна тебе сказать. Она не привыкла много работать.
– Но она старательная, n'est-ce pas, ch?rie?!
– О да, конечно, она очень старается, – улыбнулась мадам Люссак. – И иногда ей кое-что удается… но это не происходит естественно, само собой.
Обязанностью Мадлен было содержать каждый сантиметр красивого и огромного пола двухэтажной квартиры в безукоризненной чистоте, на ней лежала вся стирка и утюжка, она должна была помогать мадам Блондо, поварихе – внушительно сложенной пятидесятипятилетней женщине незаурядной силы – если это было необходимо; чистить семейное серебро – непрерывное и неблагодарное занятие, как казалось Мадлен – потому что как только она заканчивала, ей приходилось начинать все сначала; сервировать стол перед каждой едой и подавать ее – от завтраков в постель мадам Люссак до званых обедов, которые ее хозяева, может, и считали скромными, но Мадлен казались роскошными и утомительно частыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136