– Боюсь, что нет, – сказала Эмили, но без враждебности. – Это будет неразумно.
– Как можно говорить о разумности? Он же – мой дедушка.
Магги была вне себя от ярости, горя и страха. Боль и мука утраты настигла ее сразу же, как только ей отдали письмо от фрау Кранцлер, занимавшейся делами магазинчика Амадеуса в Давосе вот уже пятнадцать лет, но эта боль стала просто невыносимой и поглотила все ее существо, когда она поняла, что единственная прочная ниточка, связывавшая ее с отцом, оборвалась вместе с кончиной Амадеуса.
– Если бы не вы, я была бы с ним, когда он нуждался во мне, – бросила она в лицо своей матери и отчиму.
– Ты была нужна здесь, – отрезал Джулиус. – Твоя мать нуждалась в тебе.
– Я никогда не была ей нужна.
– Это, конечно, неправда, – Эмили парировала с достоинством, тогда как Стефан побагровел от злости на свою падчерицу. – Ты сама достаточно давала понять, что предпочитаешь общество этого человека своей семье. Ты не можешь делать из черного белое и наоборот только потому, что тебе так удобно.
– Но Опи – тоже наша семья! – запротестовала Магги. – А Вы оставили его умирать одного.
– Мы не знали, что он умирает, – сказала жестко Эмили. – И кроме того, он сам выбрал свою судьбу много лет назад.
Магги боролась с собой, чтобы успокоиться, понимая, что гнев не поможет выиграть сражение.
– Но вы разрешали мне часто ездить к нему – вы даже Руди разрешали, иногда. Почему же нельзя сейчас – именно в этот раз, а не тогда? – спрашивала она уже более спокойно. – Разве это не естественно, что я хочу быть там? Я вас не понимаю.
– А ты подумала о своей бабушке? – спросил Джулиус.
– Она не против.
– Ты очень ошибаешься.
– Как? – удивление и замешательство Магги было совершенно искренним. – Сейчас – после стольких лет – когда он умер?
Ей ответила мать.
– Потому что он будет похоронен рядом с ней, – ее голос был суровым. – Его любовницей.
– Рядом с Ириной? Конечно.
– Не произноси ее имени в этом доме, – вмешался резко ее отчим.
– А какое Вам до этого дело?
– Потому что мне есть дело до твоей матери, и твоей бабушки и до того, на чем зиждется наша семья, на чем она держалась до того, как ее устои запятнали Габриэл и его сын.
В первый раз ее отчим – ни рыба, ни мясо, бесцветное пятно, каким она всегда его считала – обратился к ней со словами, в которых сквозило нечто, напоминавшее человеческое чувство. Джулиус никогда не притворялся, что питает к ней какую-либо привязанность, и его частая злость на нее проявлялась во взрывах раздражения, сменявшихся холодным пренебрежением. Но сейчас Магги услышала в его голосе гордость и увидела ее в его серых глазах, и с удивлением поняла, что он любит ее мать и, что может еще важнее, уважает. И еще она поняла, что все дальнейшие споры и аргументы будут бесполезны – потому что у Стефана не было такого же уважения к ней, и никогда не будет. Ни он, ни Эмили не позволят ей быть на похоронах. И хотя они весьма условно были согласны на то, что она иногда виделась со старой паршивой овцой при его жизни, теперь респектабельные манеры Грюндлей-Джулиусов наконец возобладали, и решение было принято. Этому давно нужно было положить конец.
Амадеуса положили на место его последнего успокоения три дня спустя. Магги же бдительно стерегли: в школе – учителя, а дома – ее семья или фрау Кеммерли и Максимилиан. И она выплакивала свою боль без слез и держала свое горе и страхи в себе. Но она не собиралась сдаваться или отказаться от своего права попрощаться с дедушкой. Ей было шестнадцать, и она уже больше не была ребенком, у которого нет другого выхода, как только позволить, чтоб его жизнью распоряжались другие. После похорон они ослабят свою бдительность, и тогда у нее будет шанс. Она поедет в Давос, пойдет на могилу дедушки, опять увидит свой любимый дом. И тогда, может быть, она увидит своего отца – потому что он тоже мог не приехать на похороны. Ведь Александр мог даже не знать, что Амадеус умер; а когда узнает, он обязательно приедет, и вдруг счастливый случай сведет их там снова.
Она ускользнула из школы в полдень, через шесть дней после похорон. Магги села на трамвай, идущий к Гауптбанхоф, успела на поезд на Ландкарт, потом перебралась на маленькую железнодорожную ветку, петлявшую среди гор, и приехала в Дорф, когда первые лыжники уже возвращались со склонов. Она уже однажды побывала с Амадеусом на маленьком кладбище – когда он показал ей могилу Ирины, рядом с ее сестрой, и теперь Магги шла по следу своей памяти по истертым ступенькам некрополя, ища их троих. Сумерки уже начали спускаться на горы, и розовато-лиловый отсвет окрашивал это молчаливое, занесенное снегом царство вечного покоя в странные тона, вызывая тревожное чувство – нечто сродни дурному предчувствию или страху перед чем-то неведомым. Но Магги знала, что не может рисковать, дожидаясь утра – ведь Стефан и Эмили могли уже узнать, что она сбежала из школы без разрешения.
Их надгробные камни разделяло лишь несколько футов, и Магги увидела, что кто-то смел шапку снега с памятника Ирины. Теперь оба надгробия были одной высоты и ниже, чем те, что их окружали, давая ощущение единства. И Магги пришло в голову, что оба влюбленных лежат так близко друг к другу, что, кажется, могут протянуть руки, укрытые щедрой швейцарской землей, и соединить их навеки.
Она посмотрела на простую надпись, выгравированную на памятнике дедушки:
ПОКОЙСЯ С МИРОМ
– Я приду опять, – проговорила она сквозь слезы. – С цветами.
Но сейчас у нее так мало времени, и поэтому она поспешила назад в Дорф, и дошла до магазинчика на Променаде, ища фрау Кранцлер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136