И молча, про себя, она молилась.
Долгое время никто не проходил мимо. Потом два голоса – мужской и женский, молодые и беззаботные, и веселые. И потом – снова тишина. А пятнадцатью минутами позже прошли два сторожа, уставшие и раздраженные, проверяя, не остался ли кто-то внутри. Мадлен молила Бога, чтобы они заметили оборванную цепь. Хватка Зелеева стала еще крепче, чем прежде. Голоса мужчин, отдаваясь эхом, стали все слабеть и слабеть, пока не пропали совсем.
Свет потух.
И тогда Зелеев заговорил.
– Я собираюсь тебе рассказать, – сказал он тихо, слегка ослабляя свою хватку, – об Александре Габриэле. Негоже тебе умирать, не узнав правды – о своем отце, о его жизни и смерти.
Мадлен застонала, и ее глаза, ослепшие в темноте, повернулись к нему, но ему не было до этого дела.
– Вы никогда не верили, не считали его способным на то, в чем его обвиняли, так, Магдалена Александровна? Вы были правы. Это я, я напал на ту женщину, на шлюху, – он сделал короткую паузу. – Действие водки, времени, места и вообще атмосферы. Александр был так накачан наркотиками, настолько был не в себе, что просто не мог ничего помнить. Было так легко заставить его поверить, что это он виноват – потому что это запросто мог бы быть он.
Мадлен почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног, стены поплыли на нее, и тьма навалилась ей на лицо, глаза, давя внутри нее жизнь. Неожиданно Зелеев выдернул кляп у нее изо рта, прислушиваясь к ее прерывающемуся дыханию, влажным платком отер ее лицо, зная, несмотря на темноту, что по нему льются слезы.
– Я знал, что его семья – богата, у них есть власть. Деньги и власть – что еще нужно, чтобы помочь в этом мире? Я знал, что он не кончит свои дни в тюрьме, тогда как я…
– Да вы просто чудовище! – Мадлен едва узнала свой собственный голос, низкий, хриплый и задыхающийся после кляпа – и от неожиданно взорвавшейся ненависти, от того, что он так вызывающе подтвердил ее давние подозрения.
– И это еще не все, – усмехнулся Зелеев. – Неужели ты правда верила, Что я оставил ту бутылку с аспирином твоему отцу без всякого умысла? Так, по неосторожности? Ну да, конечно, ты верила – ты всегда была во многом наивным ребенком.
Она смотрела в темноту остановившимся взглядом.
– Вы его убили, – вдруг отчетливо произнесла она.
– Не совсем – я просто помог ему, на случай, если он хочет умереть. Он говорил мне, что будет бороться, что хочет, чтобы ты гордилась им, ma belle Мадлен. И если б он, правда, хотел или был бы способен на это, может, он все еще был бы жив. Но я знал его слабость. Я оставил его в той жалкой комнате со сверхдозой аспирина, которого он, я уверен, хотел. Я знал, что к наступлению темноты он может быть уже мертв, и, конечно, так оно и случилось.
– А теперь вы собираетесь убить меня.
Это был не вопрос. Констатация факта.
– Если б ты только приняла мое предложение, Мадлен… если бы ты только была способна солгать! Если б ты только не была такой честной – и такой жестокой, мне никогда бы не пришлось рассказывать тебе эти вещи, и мы могли бы жить вместе, как муж и жена до моей смерти. Всего несколько коротких лет с тобой, с Eternit? – это все, о чем я просил. Но теперь нет никаких альтернатив, – он заметно содрогнулся. – Я зашел так далеко не для того, чтобы умереть, сгнивая в тюрьме.
– И что же вы собираетесь делать теперь?
– Взять то, что мое по праву, – и жить.
– Но почему я должна умереть? – прошептала она. – Разве вам совсем больше нет до меня дела? Пусть не до меня, но Валентин?
Она вдруг похолодела от новой страшной мысли.
– Вы не убьете его, как меня? – она едва могла пошевелить правой рукой, но схватила его непослушными пальцами. – Вы не сделаете этого, Константин, ради всего святого. Вы не можете!
– Нет, – сказал он даже нежно. – Я этого не сделаю.
– Тогда выведите меня отсюда, – стала она тихо умолять его. – Я вам помогу… всем, чем хотите. Я скажу им, что вы не собирались убивать Дженнифер, и у вас останется Eternit?…
– Я тебе не верю.
– Я вам никогда не лгала – вы сами это сказали…
– Но ты предала меня, так ведь, так? Меня предавали всю жизнь… сначала – Россия, потом – Ирина, потом – Амадеус и твой отец, и наконец – ты, ты тоже. После всего, о чем я мечтал для тебя… ты оказалась лишь немногим лучше, чем все другие Габриэли. Ты всегда разочаровывала меня, не оправдывала…
– Ваших надежд – не моих.
– А теперь, под конец, ты еще и наплевала на меня, на мою любовь к тебе.
– Это не так, Константин.
– Но даже теперь, – сказал Зелеев, – несмотря ни на что, я все еще хочу тебя, ты знаешь это, Мадлен? Здесь, во тьме, где я даже не могу увидеть твоего милого лица… я чувствую аромат твоих волос, твоей кожи…
Она почувствовала его лицо – так близко, и боролась с желанием оттолкнуть его.
– Тогда, пожалуйста, Константин, сделайте так, как я прошу, выведите меня отсюда…
Он все еще держал ее цепко своей сильной левой рукой, а другой расстегнул жакет и нащупал грудь, лаская ее сквозь пуловер и сжимая ее. Мадлен задохнулась, чувствуя подступившую тошноту, отчаянно желая освободиться, отшвырнуть его, кричать, царапать его лицо, ударить его в пах, но его тело, навалившееся на нее, было слишком тяжелым, да и потом она знала, что если сейчас будет бороться с ним, она пропала – он убьет ее без малейшего колебания.
– Поцелуй меня, – сказал он. Она даже не могла говорить.
– Если хочешь жить – поцелуй меня.
Его рот нашел ее рот, его мягкий, влажный, омерзительный язык силой вторгся сквозь ее губы, и Мадлен безотчетно застонала от отвращения. Его колено вдавилось у нее между ног, рука покинула грудь и стала двигаться ниже, по бедру.
– Нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136