– Но если ты выйдешь замуж за меня, мы сможем поехать куда угодно. Я отдам тебе все, чем владею. Я покажу тебе, Мадлен, чудеса. Мы сможем поехать вместе в Париж… там я защищу тебя от прошлого… Мы сможем забрать Eternit? – как хотели…
Ей наконец удалось освободить руки, но Зелеев, проворный и ловкий, быстро вскочил на ноги и взял в ладони ее лицо, поцеловал ее. Застигнутая врасплох, Мадлен попыталась вырваться, но руки его крепко держали ее щеки, и мягкие, старые, влажные губы жадно приникли к ее рту…
С невероятным усилием ей удалось оторваться от него и вскочить со стула, опрокинув его. Она задыхалась, и отвращение, которое душило ее, обнажилось у нее на лице и в залитых слезами глазах.
– Мадлен, прости… – он увидел, что он сделал.
– Не прикасайтесь ко мне.
– Прости меня… – он старался удержаться на ногах. – Я не хотел… я не хотел напугать тебя.
Она искала свою сумку, нашла на кресле и схватила ее.
– Мадлен, не уходи, пожалуйста, умоляю тебя… Но она уже открыла входную дверь и бежала вниз по ступенькам, прочь из этой квартиры, прочь от Зелеева, наружу, на Риверсайд Драйв, бежала к Семьдесят второй улице, к людям и проносившимся мимо машинам, к своему дому и ребенку, к своему рассудку.
Она редко видела его после этого вечера, избегая его так, как только возможно. Вместе с рассветными лучами солнца наутро к ней пришло какое-то понимание, сочувствие и бесконечная жалость. Она искала внутри себя чувство вины, спрашивая – может, она когда-нибудь его поощряла, завлекала его, но она знала, что этого не было никогда. Никогда, даже на долю секунды, она не видела в нем кого-то иного, а не старого и верного друга.
Она ненавидела себя за свою жалость, не хотела быть недоброй к нему и месяц спустя начала звонить ему раз в неделю, чтоб убедиться, что с ним все в порядке. Но в тех редких случаях, когда они виделись, Мадлен всегда делала так, чтоб они не оставались наедине. Она разрешила ему периодически видеться с Валентином – в парке, или внутри ресторана или кафе, но когда ей нужно было оставить с кем-то сына, она просила Руди или Гидеона, или девушку из агентства с хорошей репутацией. Она никому не рассказала о том, что произошло в тот вечер – даже своему брату; ей совсем не хотелось унижать своего старого друга, чья многолетняя доброта, щедрость и великодушие не могли быть просто так вот сняты со счетов из-за одного опрометчивого поступка.
Осенью объявился опять Джо Каттер с целым ворохом многообещающих предложений по поводу кабаре; весь октябрь она пела в отелях Бостона, Лэйк Тахо, округа Вашингтон и Майами Бич, а в начале ноября Мадлен уже выступала в Лас Вегасе, в том же шоу, что и Тони Бенетт. Руди и Гидеон по очереди присматривали за Валентином, пока она путешествовала, тот или другой летели вместе с ней, воодушевляя ее перед выходом на сцену и радуясь ее успеху. Публика обожала Мадди Габриэл, тронутая ее искренностью, она отогревала их сердца. К тому времени, когда она наконец возвратилась в Нью-Йорк, изнывая от желания поскорей увидеть Валентина, Джо Каттер уже подписал для нее соглашение на выступления в Нью-Йорке.
– У нас накопилось уже много материала для записи, – говорил он ей, довольно потирая руки. – Ты счастлива, золотко?
– Очень. Но еще больше я рада вернуться домой.
– Знаешь, ты выглядишь так, словно огребла миллион долларов.
– Спасибо, Джо, – засмеялась она и поцеловала его в щеку. – Можно вопрос?
– Хоть целую кучу.
– Ты когда-нибудь курил эти свои сигары?
Каттер хихикнул.
– Один раз. Только один раз. Кто-то мне сказал, когда я пошел в гору, что мне не хватает сигары – ну как занавески для окна, ты меня понимаешь? Вот только мне не понравилось курить. Мадлен засмеялась.
– И поэтому теперь ты их просто жуешь.
Мадлен приготовила свой первый настоящий обед в честь Дня Благодарения, пригласив всех хороших друзей, какие только жили в Нью-Йорке – своих и друзей Валентина. Мерри Клейна и Лилу Новак, терпеливо ждавшую ее, пока Мадлен разъезжала по стране, Джо Каттера и Бетти, его жену. И, конечно, Константина. Валентин мог веселиться со своим лучшим другом, Хауи Блуштейном, Руди пришел с Майклом, а Гидеон – с незнакомкой по имени Дасти, короткошерстной таксой. Это был подарок ко Дню Благодарения для Мадди и Валентина.
– Да она просто красавица! – в восторге воскликнула Мадлен. Прошлой осенью Ной написал, что Хекси умерла от старости, и Мадлен частенько подумывала о том, как чудесно было бы завести еще одну таксу.
– Она – жертва разбитого дома, – объяснил ей Гидеон. – Принадлежала моему клиенту, который нанял меня, чтоб доказать неверность его жены. Боюсь, что я доказал – decree nisi было подписано окончательно несколько дней назад.
– Это означает, что они развелись, – сказал Руди Валентину.
– Я знаю, что это означает, дядя Руди, – надменно ответило дитя.
– И никто из них обоих не хочет оставить себе Дасти? – спросила Мадлен.
– Муж просто не в состоянии присматривать за собакой, а жена хочет путешествовать. В ее чемоданах нет места для таксы.
– А раз ты больше не работаешь у меня, – сказал Мерри Клейн, – то можно сказать, что таксе крупно повезло.
Дасти сразу же смогла распознать хороший дом. Ее прежняя хозяйка вечно сидела на диете, а какая уважающая себя такса второй раз взглянет на домашний сыр? Квартира Мадди была уютной, обжитой, и была полна ощущения настоящего безыскусного домашнего тепла и сердечности, а сегодня здесь еще так восхитительно пахло жареной индейкой и другими разными вкусностями. Весь вечер самой большой проблемой для собаки было решить, чьи колени самые удобные, чья рука – самая ласковая, и кто из гостей роняет ей самые белые кусочки мяса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136