Андреасу не терпелось завести детей: иначе зачем же было жениться? Он обожал свою жену, следовательно, хотел от нее ребенка. Александра не хотела спешить с этим; она вышла замуж за Андреаса прежде всего для того, чтобы быть ему женой, и лишь во вторую очередь – чтобы стать матерью его детей.
Этот спор велся между ними постоянно, и дома, и во время поездок, причем чаще всего он, как и следовало ожидать, возникал в постели. Андреас проводил руками по ее полным грудям и крепким бедрам, покачивал головой и восклицал:
– Бесподобно! Безотказное, со стопроцентной гарантией оборудование по производству детей простаивает без дела!
– Ты не мог бы немного утихомирить свою итальянскую натуру, Алессандро? – отвечала Александра. – Я тебе обещаю, у нас будут дети… – С этими словами она начинала покрывать его лицо, грудь и живот легкими, дразнящими поцелуями. – Самые лучшие, самые красивые в мире дети, мой дорогой… но всему свое время.
На фоне профессиональных неудач, преследовавших его на протяжении последних двух лет, первый успех, пришедший к Андреасу в начале 1960 года, буквально опьянил его. Он пришел третьим на «Зебринге», в адскую жару, когда несколько гонщиков подряд выбыли из соревнования из-за теплового удара; в Монсанто он получил второе место, лишь чуть-чуть не дотянув до первого, и наконец третьего июня в Монреале нагнал-таки долго ускользавший от него призрак Гран-при. Он пришел первым!
Он был вне себя от радости; хотя Али по-прежнему отказывалась уступать ему в вопросе о детях, он не сомневался, что в конце концов одержит верх и на этом фронте. Для него были открыты все пути: и к отцовству, и на чемпионат мира. Его будущее было безоблачным. Ничто не могло его остановить.
23
Даниэль поселился в безликом современном отеле на улице Клиши и в течение первых двух недель оставался в своем номере, покидая его лишь раз в день, с наступлением сумерек, чтобы пообедать. Да, он снова был в бегах. Только на этот раз все было еще хуже, чем раньше: он бежал из трусости, и если раньше бегство вскоре превращалось для него в поиски цели, на этот раз он никаких перспектив перед собой не видел.
Однажды утром, в начале третьей недели, его разбудил телефонный звонок. Даниэль опасливо снял трубку и прислушался.
– Месье Зильберштейн?
– Да.
Звонил администратор с просьбой оплатить недельный счет, просунутый ему под дверь еще вчера днем.
Даниэль положил трубку и лениво вылез из постели; дешевый ковер колол его босые ступни. Он прошел в ванную и включил душ. Он так и не усвоил американской привычки принимать душ, предпочитая европейскую традицию принимать ванну и нежиться в ней подолгу. Вот и сейчас, торопливо вымывшись под искусственным горячим дождиком, он пожалел, что не попросил номер с ванной.
Выключив воду, он схватил куцее, как собачий коврик, гостиничное полотенце и вытерся. И опять случайно поймал свое отражение в зеркале. Небритый, с давно не стриженными волосами и темными кругами под глазами. Ничтожество. Бродяга.
Ему вспомнился другой случай, когда он вот так же смотрел на свое отражение в зеркале и оценивал себя. Это было в Лозанне, в 1943 году. Он бежал от швейцарских властей. В тот раз он купил на вокзале мыло и ножницы. Он сделал первые шаги, чтобы привести свою жизнь в порядок.
– Ты полное дерьмо, Даниэль Зильберштейн, – сказал он зеркалу. – Неужели ты собираешься всю жизнь скитаться как Вечный Жид?
Он уронил полотенце на пол и голышом вернулся в спальню. Какого черта он тут делает, в этой жалкой дыре, хотя мог бы себе позволить жить в первоклассном отеле? Впервые с тех пор, как он занял этот номер, Даниэль поднял деревянные жалюзи и заморгал, ослепленный солнечным светом.
Потом он отвернулся от окна, вернулся в ванную и начал бриться.
Через три часа Даниэль упаковал вещи, заплатил по счету и занял номер в отеле «Крийон» на площади Согласия. Оттуда Даниэль позвонил своему менеджеру в банке «Чейз Манхэттен» в Нью-Йорке и договорился о переводе крупной суммы в «Лионский кредит». Потом он набрал номер Роланда Стейнбека и сообщил ему, что с ним все в порядке и что он пока обосновался во Франции, но попросил держать это в тайне.
Поскольку нельзя было исключить ни единого, даже самого отдаленного шанса, что Джо Бернарди его разыскивает, разумнее всего было принять меры к тому, чтобы Даниэль Зильберштейн исчез навсегда. На следующее утро после переезда в «Крийон» Даниэль разыскал американского адвоката и обнаружил, что перемена имени – дело сравнительно несложное. Вся процедура заняла меньше трех недель, и на это время Даниэль стал туристом, любующимся Парижем.
Однажды около полудня на улице Кастильон ему показалось, что он увидел через витрину магазина Натали Брессон, занятую покупкой кружевного зонтика с длинной ручкой. У него волосы шевельнулись на затылке, он замер как животное, готовое к броску. Женщина вышла из магазина – веселая, улыбающаяся, голубоглазая… Это была не Натали. Несколько минут Даниэль простоял неподвижно. Он почти забыл ее, но внезапно у него в памяти всплыли строки из письма Мишеля: «Старайся не делать в будущем ничего такого, что может быть использовано против тебя». Красивая парижская улица растворилась как в тумане; Даниэлю стало дурно.
Человек, занявший купе в «Голубом экспрессе» на Лионском вокзале три дня спустя, носил имя Дэн Стоун, и направлялся он именно в Лион, столицу французских гурманов.
Он снял номер в очаровательном пансионе на правом берегу Соны. Жан де Люк, хозяин пансиона, и его жена Габриэль оказались славной парой французских обывателей. Габриэль де Люк прониклась мгновенной симпатией к Дэну Стоуну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142