– В восемь.
– Что ж, тогда до понедельника. – И Эндрю повесил трубку.
Поднявшись наверх, Дейзи сделала себе еще чашку кофе и улеглась на кровать поверх пестрого покрывала, которое купила на рынке в Кингз Роуд.
Зачем он сказал, что до Дейзи невозможно добраться. Ведь наверняка просто не пробовал. Если бы он звонил в редакцию, даже в отсутствие Дейзи, кто-нибудь наверняка оставил бы ей записку. Интересно, почему он не позвонил раньше – наверное, чтобы дать ей понять, что пора перестать его дурачить, или просто крутил роман с кем-нибудь другим? Дейзи уже думала о такой возможности. И каждый раз при этой мысли у нее портилось настроение.
Несколько секунд Дейзи смотрела на вершины платанов ничего не видящим взглядом. Потом, когда она стала постепенно различать их очертания, девушка подумала, что платаны – самые восхитительные деревья на свете.
Анджела перегнулась через Джайлза, чтобы потушить сигарету в хрустальной пепельнице на тумбочке рядом с кроватью. Затем она снова легла рядом и стала лениво наблюдать за тлеющим огоньком сигареты Джайлза – если только он не будет осторожен, пепел упадет прямо на грудь.
– Интересно, – задумчиво произнесла девушка, – если пепел упадет тебе на грудь и я вотру его в эти рыжие волосы, станут они от этого серыми? Это любопытно – я смогла бы себе представить, каким ты будешь лет через тридцать.
– Я так и знал, что рано или поздно твои садистские наклонности дадут о себе знать, – сказал на это Джайлз.
Находясь в постели с мужчиной, Анджела Брент всегда думала только о себе, была сосредоточена на своих чувствах и ощущениях. Вот и сейчас она с удовольстивием отметила, что ее кожа еще светлее, чем у Джайлза. Анджеле нравилось, что они лежат в ее постели – свою собственную девушка предпочитала любой другой. Шелковые шторы на окнах были сдвинуты. Они были того же блекло-синего цвета, что и постель. Анджеле очень нравились изящные шелковые шнуры, с помощью которых задвигались шторы. Они были точно такого же сине-зеленого оттенка, что и прелестные цветочки в изголовье и в ногах кровати в стиле Людовика Четырнадцатого.
Для Анджелы наивысшее наслаждение в постели с мужчиной, пожалуй, заключалось не в самом половом акте, а в возможности полежать вот так и поболтать, когда все уже закончено.
Это было довольно странно – в принципе Анджеле нравилось раздеваться перед мужчиной, заниматься любовью, но ни с одним из партнеров она не испытала до сих пор тех безумных оргазмов, о которых рассказывали ей подруги. Иногда ей даже казалось, что она любит ложиться с мужчинами в постель только потому, что хочет, чтобы ее телом постоянно восхищались. Психоаналитик, к которому однажды обратилась Анджела, должно быть, был прав, когда поставил диагноз «классический нарциссизм». У Анджелы были небольшие упругие груди. Она положила ладонь на правую грудь и стала любоваться аккуратно обточенными коралловыми ногтями. Затем Анджела коснулась ногтем соска. Позже, когда Джайлз уйдет, она использует эту руку совсем по-другому. Но пока торопиться незачем.
– Франсез рассказывает тебе о своих женщинах? – спросила Анджела.
– Иногда.
Джайлз приподнялся на локте и затушил сигарету.
– Ты ревнуешь?
– Думаю, что, наверное, должен бы, – ответил Джайлз. – Но, с другой стороны, это ведь, в общем-то, не соперничество. С ними одно, со мной другое. К тому же Франсез говорит, что бисексуальность только усиливает ее темперамент. Возможно, на самом деле это возбуждает и меня. Я имею в виду сознание того, что Франсез спит иногда с женщинами. Никогда еще не спал с женщиной, которая умела бы, как Франсез, тонко, но ясно показать мне, как доставить ей наивысшее наслаждение. Она говорит, что научилась этому, занимаясь любовью с женщинами.
Анджела надолго задумалась. Она вот не спит с женщинами, но тоже прекрасно знает, как довести себя до оргазма.
– А у Франсез есть постоянная подружка? Или только случайные связи?
– Мы с Франсез совсем недавно «стали близки», как писали раньше в романах. И поэтому еще не до конца изложили друг другу свои истории болезни. Не исключено, что ты знаешь о ее личной жизни больше, чем я.
– В этом смысле Франсез – очень странный человек. Она говорит обо всем так прямо и открыто, но, закончив разговор, понимаешь, что ты, в общем-то, ничего о ней не узнала. Тебе не кажется, что ей нравится Дейзи?
– Может быть. Но она знает о великой любви Тюльпанчика к Карлу Майеру. А поэтому я думаю, будет очень осторожной, чтобы не лишиться дружеского расположения Дейзи.
– Ты скучаешь по «Бастиону»?
– Иногда. Между мной и Беном всегда было молчаливое соревнование – насколько далеко я рискну зайти и сможет ли он подмять меня под себя. А теперь, в «Стейтсмене», где каждый ругает правых, мне уже не надо грести против течения. Поэтому мои заметки стали менее задиристыми, а читателям нравилась именно моя язвительная бравада. Я собираюсь когда-нибудь заняться исследованием психологии читателей и выяснить, почему им так нравится, чтобы их злили.
– Но зато ты можешь утешать себя тем, что не состоишь больше на жалованье у врага, – сказала Анджела. – Хотя ты, слава Богу, не зациклен на таких вещах. Больше всего мне не нравится в левых эта их напускная щепетильность. Особенно у женщин. Единственное, что мне нравится в фашистских тиранах, это то, что они не лицемерили.
– Возможно, ты права. Вот и Бена Фронвелла можно обвинить в чем угодно, только не в лицемерии. Он на сто процентов уверен, что всегда прав, и не собирается этого скрывать.
Джайлз приподнялся на локте и протянул Анджеле полупустую пачку сигарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128