Как только на пути Дейзи попадался по-настоящему красивый мужчина, тут же выяснялось, что он настолько зациклен на самом себе, что просто не способен ни на какие отношения.
– Должен сказать тебе, Тюльпанчик, – вмешался в разговор Джайлз, – что со дня последних выборов этот молодой адвокат – еще и член парламента от партии тори. В один прекрасный день мы еще увидим мистера Харвуда на белом коне вперели войска вернувшихся к власти тори. Если только его не обскачет Рейчел Фишер.
– Что ты думаешь об уходе Гарольда, Джайлз? – поинтересовался Эндрю.
– Экстраординарно. Такое ощущение, что Вильсон что-то должен Джиму Каллагану и рассчитывает расплатиться таким способом.
– Почему ты так считаешь?
– Если бы Гарольд остался на своем посту, то к моменту истечения срока его полномочий Каллаган был бы уже слишком стар, чтобы сесть в кресло премьера. А уйдя сейчас, Вильсон как бы дает ему зеленую улицу, ведь Джим Каллаган – один из самых вероятных претендентов на пост главы правительства. Привет, Брон. Ты знаешь здесь всех, кроме Дейзи Брюстер. Тюльпанчик, это Оберон Во. То, что пишет о политиках этот человек, заставляет мою колонку казаться слаще тыквенной кашки. Как ты думаешь, почему Гарольд ушел так неожиданно, Брон?
– Эндрю. Дорогой.
От толпы гостей отделилась сильно накрашенная женщина в облегающем белом шерстяном платье. С видом собственницы она взяла под руку Эндрю Харвуда и одарила лучезарной улыбкой своих знакомых, совершенно проигнорировав присутствие Дейзи.
– Я обещала теневому министру финансов тебя найти. Он в другой комнате. Хочет спросить тебя о чем-то очень важном. Анджела сказала, что ты здесь. Я везде тебя искала.
– Как, должно быть, утомилась, бедняжка. Пришлось прочесать целых две комнаты, – пошутил Эндрю. – Всех остальных ты знаешь. А это Дейзи, – Эндрю явно не запомнил фамилии.
– Очень рада с вами познакомиться. Эндрю, дорогой, я обещала отвести тебя к Джофри, – не унималась спутница Эндрю.
– Хорошо. Пошли. Надеюсь еще пересечься с вами, Джайлз, Брон. И с вами, Дейзи. Нам есть что обсудить. – С этими словами Эндрю удалился под руку с женщиной в белом платье.
– Кто она?
– Актриса, – сказал Джайлз. – В настоящий момент, как ты заметила, висит на шее у Эндрю. Но, по-моему, ей надо держаться покрепче – тогда, может быть, удастся провисеть на этом месте еще пару недель. Да и то, если повезет.
В тот вечер Эндрю Харвуд так больше и не подошел к Дейзи. Еще два молодых человека, из тех, кого ей представили, предложили Дейзи пообедать, но она не захотела. Когда примерно в половине десятого гости стали расходиться, Дейзи выскользнула одна из дома, поймала такси и попросила отвезти ее на Лоуэр Слоун-стрит, где она недавно сняла небольшую квартирку на втором этаже с окнами на улицу, и комнату постоянно заполнял шум. Прямо под окнами Дейзи останавливался поток легковых машин и грузовиков с Челси-бридж в ожидании светофора у перекрестка на Слоун-стрит.
Дейзи немного перебрала сегодня и совершенно не хотела есть. Ей хотелось скорее лечь в кровать. Однако как только Дейзи забралась под одеяло, она тут же почувствовала, что не может уснуть. Девушка взяла со столика рядом с кроватью большой линованный блокнот и ручку и уселась поудобнее, подложив подушку под спину.
«Дорогой Карл!»
Дейзи задумчиво погрызла ноготь большого пальца, размышляя, что написать дальше.
«Сегодня один человек, побывавший когда-то на лекции Карла Майера, пытался убедить меня, что ты – плохой мальчик. Кстати, это тот самый Джайлз, который уже успел заочно не понравиться тебе своими взглядами на американские военные базы. (Отвечаю на твой вопрос: нет, Джайлз не «проповедует подобную чушь» на страницах «Бастиона». Наш главный редактор позволяет ему неуважительно отзываться только о тех политиках, которых не поддерживает сам. Вот почему Джайлз собирается вскоре нас покинуть.) И возможно, тебе будет приятно узнать, что Джайлз отдает должное твоему интеллекту.
Отвечаю еще на один вопрос – нет, я не заметила в Англии никаких признаков антисемитизма. Хотя ты говоришь, что здесь он существует в скрытой форме. Что ж, может быть. Когда я рассказала Анджеле и Джайлзу об отношении к тебе моих родителей, Анджела сказала, что никогда не понимала пуританской морали. По ее словам, английские родители вовсе не считают евреев плохими женихами для своих дочерей, если только это евреи с деньгами. А когда я сказала, что ты не очень богат, Анджела только покачала головой.
Правда, я не поведала ей, что речь идет о человеке, которого лучшие умы Америки удостоили титула «Ястреб интеллекта», но я вовсе не уверена, что на Анджелу это произвело бы такое же впечатление, как на Джайлза. На меня это тоже не произвело сначала никакого впечатления. Тут мои родители правы. Но они ошибаются, когда думают, что только это лежит в основе моего чувства к тебе и, следовательно, оно скоро пройдет. Моя мама все время очень раздражалась, когда, спросив, почему я не могла влюбиться в какого-нибудь другого профессора, услышала в ответ, что все остальные – ужасные зануды. Хотя, конечно, мне немного нравился преподаватель скульптуры в Рэдклиффе, но если у меня и возникали не совсем платонические мысли по этому поводу, то только оттого, что кругом было столько обнаженных натурщиков.
Как только подумаю о чем-нибудь таком, тотчас возвращаюсь мыслями к тебе. Как жаль, что у меня в комнате нет телефона. Я была бы не прочь увеличить на кругленькую сумму телефонный счет профессора Майера. Хоть ты и утверждаешь, что звукам предпочитаешь буквы.
Больше всего мне нравилось заниматься с тобой любовью днем или при свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128