В общем, она прекрасно понимала, что ни Эндрю, ни Дейзи не звонят ей только потому, что не могут сказать ничего нового.
Леди Харвуд и сэру Эдварду сообщили об аварии через час после того, как она произошла. Мартин Троуэр позвонил родителям Эндрю, чтобы им не пришлось узнавать о случившемся из газет. Когда на следующий день леди Харвуд разговаривала по телефону с Эндрю, она сказала, что хочет приехать и пожить с ними на Чейни-стрит, чтобы помочь вести хозяйство.
«Я поживу у вас, сынок, чтобы Дейзи могла спокойно уходить в больницу, не волнуясь за Мэтти, – сказала она. – Вам с Дейзи не придется обо мне заботиться. Конечно, у вас там есть Ингрид, но это ведь не то». – «Спасибо, мама, – ответил на это Эндрю. – Но, думаю, нам с Дейзи лучше сейчас побыть одним. Когда нам понадобится помощь, я дам тебе знать».
Эндрю не решился произнести вслух, что ни у него, ни у Дейзи просто не хватило бы душевных сил общаться каждый день с кем-либо посторонним, насколько бы непритязателен он ни был. Леди Харвуд и не надо было объяснять подобных вещей – ей стоило только вспомнить свое собственное состояние после смерти Доналда.
Мать и невестка Дейзи тоже вызвались приехать в Лондон, чтобы хоть как-то ее поддержать.
Когда Мартин Троуэр сообщил родителям Дейзи о том, что произошло, в Филадельфии была половина шестого утра. И только часов в двенадцать следующего дня миссис Брюстер удалось поговорить с дочерью по телефону.
– Спасибо, мама, – ответила Дейзи на предложение миссис Брюстер. – Но вам лучше немного подождать с приездом. Как только вы сможете чем-то помочь, я позвоню. А сейчас нам с Эндрю лучше побыть вдвоем.
В первые две недели после аварии Нел почти каждый день ночевал в доме брата. Мэтти был рад присутствию дяди. Он тяжело переносил несчастье, случившееся с Софи, и не менее тяжело – состояние родителей. Мэтти приезжал иногда в больницу и там, сидя на краешке кровати Софи, расспрашивал о ее здоровье Дейзи. Иногда мальчику казалось, что все это происходит во сне.
Через две недели Мэтти отправили в Шропшир к бабушке и дедушке. Затем он должен был поехать до конца лета в Италию с одним из своих школьных приятелей, у родителей которого была вилла близ Вероны.
В первые дни после аварии Дейзи заходила иногда в студию. Она развязывала пластиковые мешки, покрывавшие три незаконченных бюста, рассеянно проверяла влажность гипса и снова и снова надевала мешки на головы статуй. Однажды она забыла завязать мешок вокруг гипсового горла Карла Майера, потом долго не заходила в студию и через две недели обнаружила, что гипс стал абсолютно сухим.
Помощники Эндрю по-прежнему клали ему в портфель листочек с распорядком дня, который он должен был отдать Дейзи. Эндрю оставлял листок на столе у себя в кабинете, рядом с тем креслом, на котором обычно сидела Дейзи, когда они разговаривали тут раньше по вечерам. Когда вечером Эндрю возвращался домой, листочек лежал на том же самом месте. Эндрю бросал его в мусорную корзину и клал на стол другой – с распорядком дня на завтра.
Теперь Эндрю чаще удавалось обедать дома. В июле, пока Мэтти не уехал к бабушке, придя домой, Эндрю обычно заставал Дейзи у плиты. Мэтти обедал теперь вместе с родителями.
Выходные проходили по-разному, но теперь, когда Эндрю отправлялся в свой избирательный округ, Дейзи никогда не ездила с ним. Если он успевал закончить дела в Уэймере в субботу, то иногда заезжал переночевать в Лонг-Грин.
Когда Дейзи ночевала дома, они с Эндрю спали вместе. Иногда Эндрю засыпал, обняв жену, но Дейзи, даже во сне, не обняла его ни разу.
Два раза Эндрю и Дейзи пытались поговорить о возникшем между ними отчуждении.
– Мы оба сейчас в ненормальном состоянии, – сказал Эндрю. – Если бы это было не так, ты смогла бы наконец понять, что мои слова в ту ночь не имеют никакого значения.
– Нет, Эндрю, – ответила Дейзи. – Ты имел в виду именно то, что сказал. Я видела это по твоему лицу.
– Дейзи, представь себе, что тебя пытают и, когда боль сделалась совсем невыносимой, ты закричала: «Оставьте меня! Пытайте Эндрю!» Я бы прекрасно понял, что нельзя обвинять тебя за эти слова. Так и с тем, что сказал тебе я. Все это еще ужаснее, потому что я повторил именно тот вопрос, который ты все время задавала себе сама: «Зачем я заставила ее опустить это чертово письмо?» Но мы ведь оба знаем, что это дурацкий вопрос. Когда такое случается, те, кто был рядом, всегда ищут вину в себе.
– В той самой книге Оруэлла, после того, как Уинстон сказал «пытайте Джулию», между ними никогда уже не было прежних отношений.
– Но ведь это книга. А мы – два живых человека, которые любят друг друга. И сейчас мы нужны друг другу гораздо больше, а не меньше, чем раньше. Неужели ты не можешь открыть для меня свое сердце, Дейзи?
– Я бы очень хотела сделать это, Эндрю, но я не знаю как.
Вторая попытка Эндрю приблизиться к жене тоже оказалась неудачной. После этого он стал спать в гардеробной.
Несчастный случай с дочерью министра обороны широко освещали все национальные газеты. Время от времени на их страницах появлялись коротенькие заметки, сообщавшие о том, что Софи Харвуд по-прежнему находится в коме.
В министерстве и в палате общин у Эндрю постоянно справлялись о здоровье дочери. Друзья выражали соболезнования письменно или по телефону.
Однажды, вернувшись вечером в пустой дом, Эндрю взял с оттоманки несколько писем. Сначала он вскрыл и прочитал те, что были адресованы мистеру и миссис Харвуд. Затем, тяжело вздохнув, Эндрю распечатал конверт, адресованный ему лично. Письмо было написано от руки на бланке палаты общин:
«Дорогой Эндрю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128