Твое послание перехватят.
– Нет. О'Брайены – сторонники Союза. Моя телеграмма дойдет до них. Фитц пошлет во Франсисвилл деньги для твоей семьи.
– Это будет благотворительностью.
– Считай это займом.
– Ты понятия не имеешь о том, сколько денег требуется для содержания плантации.
– А ты не представляешь, сколько их у Фитца О'Брайена. – Коннор никогда не принимал от деда и десятицентовика, но ради Индии он вымолит у Фитца нужную сумму. – Доверься мне.
Больше она не вытянет из него ни одного обещания. И все же… если бы обращение к Стю Льюису помогло ему остаться возле Индии, он добился бы соблюдения принципов конституции, помог бы Индии обрести свободу в этой стране свободных людей. Ради этого он был готов отложить свое возвращение на поле боя.
Он пожертвовал бы своим шансом принять участие в битве. Это было бы его даром Индии. Он сделал бы это ради любви. Любви? Должно быть, это любовь. Что же еще? Нежность заполнила его сердце. Коннор погладил ладонью щеку Индии. Эта девушка стоила любой жертвы. Он не потеряет ее. Никогда.
Глава 19
Вот ее награда. Коннор отказался дать ей свободу ради спасения ее семьи. С каждым толчком вагона Индия все больше злилась на Коннора.
Ссуда его богатого деда. Подаяние беднякам. Какая щедрость! Она не нуждалась в деньгах. У нее были деньги Зика. Спасибо, Зик Пейз.
Может ли она внять своему внутреннему голосу и забыть Коннора? Нет. Она никогда не забудет его. Такова была плата за то, что она отдала свое сердце и душу холодному ястребу войны. Но он называл ее милой. Кнопка? Может ли Кнопка быть милой?
Она взглянула на открытое окно. Было еще темно.
– Коннор, ты прав. – Она произнесла эти слова с невозмутимым видом, чтобы скрыть свои планы. – Я должна спасти свое доброе имя. И я сделаю это.
– Слава Богу.
– Нам следует поспать. – Она зевнула.
– Да. Спи. – Он коснулся мочки ее уха. – Индия, ты – лучшая женщина из всех, каких я знал, но я тебе не доверяю. Я должен снова сковать твои руки.
– Не надевай на меня эти железки. – Персия могла бы гордиться таким жалобным стоном. – Они причиняют мне боль.
Он уступил ей – связал ее руки своим поясом. Другой конец пояса Коннор привязал к своему запястью. Несколько минут спустя он уже спал.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она посмела пошевелиться. Наконец вытащила из ботинка Перли Мэй. Разрезать пояс оказалось нелегко, но в конце концов ей это удалось. Она вздохнула с облегчением, обнаружив, что Коннор не проснулся, даже когда луч света проник в вагон.
Выскользнув из сонных объятий Коннора, Индия взяла поводья Отважного и пустила в ход Перли Мэй. Надежно стянула ноги Коннора узкими полосками кожи.
Отбросив корсет, Индия надела шинель Зика.
Ее внимание привлек плоский кошелек. Он холодил руку. Она вдохнула запах кожи и запах Коннора.
Он не пожелал оставить себе что-то на память о ней, но она украдет эту вещь. Только не деньги. Не обратив внимания на два кусочка бумаги, вытащила из кошелька купюры, сунула их под бедро Коннора.
Положив кошелек в карман шинели, Индия нашла выпавшую из волос шпильку. Вставила ее в замок и отперла дверь. Пора бежать.
Нет, она не сможет выпрыгнуть из движущегося поезда!
Нет, сможет, однако следует подождать, когда поезд сбавит скорость. Прошло несколько долгих минут; наконец машинист дал гудок, сообщая о том, что движущийся на восток состав приближается к какой-то безымянной станции. Пришло время для побега.
– Прощай, Коннор, – прошептала Индия. – Береги себя, моя любовь. Держись подальше от линии огня. Ты был героем.
Она резко открыла дверь, едва не вывихнув себе руку. Холодный воздух ворвался в вагон.
– Черт возьми – Индия! Что ты делаешь? Не прыгай!
– Вперед, легкая кавалерия! Она прыгнула вниз.
Земля приблизилась стремительно. Поезд двигался медленно, но удар все равно оказался чувствительным. Кошелек выпал из ее кармана.
Вскоре Индия разглядела город. Окраину большого города. Чикаго? Надо убираться отсюда. Быстро. Она заставила себя подняться и увидела вдали солдата в синей форме. Надо идти в другую сторону. Но драгоценный кошелек лежал между ней и солдатом.
Ей придется оставить его.
С момента возвращения Роско Лоренса на Рок-Айленд прошло четыре недели. Четыре ужасные недели.
– Антуанетта сбежала, как обезумевшая сучка. Будь она проклята. А вчера… – Он смял телеграмму в кулаке. – А теперь это.
В ответ на свои стенания он услышал фальшивое мурлыканье. У его кровати, возле увядших нарциссов, сидела Опал. Она перестала напевать, отложила в сторону штопку и встала, чтобы взять миску с куриным супом, которым весь день пыталась накормить мужа.
– Поешь, дорогой. Тебе нужно подкрепиться.
– Убирайся вон! – Он отмахнулся от нее. – Перестань кудахтать, женщина!
Опал снова принялась за штопку. Иголка с ниткой замелькала в ее пальцах.
– Роско, мне кажется, ты поправляешься. Ты снова начал сердиться.
– Ты выведешь из себя и мертвеца. Она приложила ладонь к уху.
– Что ты сказал, дорогой?
– Черт возьми, меня тошнит от тебя и твоей глухоты. Почему оспой заболел я, а не ты?
– Да, заболел. – Она приставила к уху слуховую трубку. – Мы знаем, что ты болел, но скоро мы поправимся, верно?
– Перестань говорить «мы»! – крикнул он в широкий конец трубки. – Если только у тебя в кармане не сидит мышь.
Подбородок Опал задрожал.
– Я пыталась ободрить тебя.
Он оттолкнул от себя ее трубку. Единственное достоинство Опал заключалось в том, что при ней можно было говорить все что угодно, не рискуя быть услышанным.
– Ничто мне не поможет. Анти ушла. На «Дельте стар» объявлен карантин, пароход стоит возле Мемфиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88