Нэн уселась на берегу и скинула туфли.
– Нет, – сказала она, – конечно, нет. Но люди, подобные Бесс, обладают гораздо большей свободой, чем мы. Они, конечно, не живут в огромных поместьях или дворцах, не бывают на балах и королевских торжествах, зато по-настоящему радуются жизни, получают от нее удовольствие.
Морган хотела было ответить, что она не считает кувыркание на сене с Хэлом или Дэви таким уж большим удовольствием, но предпочла промолчать, ибо рассуждения Нэн взволновали ее. Обе девушки выросли в Фокс-Холле у подножия Чилтернских холмов в Бекингемшире; обе были по-детски наивны; жизнь их была безопасна и спокойна, внешний мир вторгался в нее лишь настолько, насколько позволяли заботливые родители. Отец Нэн скончался четыре года назад, и с тех пор тетушка Маргарет стала еще более заботлива. Родители Морган, леди Элис и сэр Эдмунд Тодд, дали девочкам хорошее образование и воспитание и за исключением поездки в Лондон и редких визитов в Эйлсбери или Сент-Олбанс ограничили их контакты с остальным миром, так что вся их жизнь проходила в Фокс-Холле.
Но в скором времени Морган ждали большие перемены: ей исполнилось восемнадцать, пора было выходить замуж, и на следующий день она отправлялась в Лондон. И Нэн, болтая босыми ногами в прохладной воде, завела об этом разговор.
– Ты через день-другой окажешься при дворе, – недовольно заявила она. Нэн не считала разницу в два года серьезным препятствием для того, чтобы вместе с Морган испытать самые волнующие переживания в жизни.
– У тебя тоже будет такая возможность, – устало проговорила Морган. Последовав примеру Нэн, она скинула туфли и опустила ноги в воду. – Если хочешь знать, я ужасно боюсь.
– Боишься?! – Нэн шлепнула ногой по воде, и во все стороны полетели брызги. – Радоваться надо, а не бояться!
Морган пожала плечами, глядя вслед паре ласточек, летевших по направлению к дому:
– Говорят, король Генрих страшен в гневе, у Анны Болейн отвратительный характер, и все эти знатные особы с их богатством, властью, влиянием… А я – маленькая провинциальная девочка, пытающаяся стать настоящей леди. Как тут не струсить?
– Ну, там есть дядя Томас, а он, говорят, столь же влиятелен, как и король. Это должно придать тебе уверенности.
Нэн вытащила из воды ноги и поднялась, стряхивая на траву прозрачные капли.
– Неизвестно, откуда он появился, а сейчас стал ближайшим сообщником архиепископа.
– Вот именно сообщником, – печально произнесла Морган. – Ты хорошо знаешь, что здесь, в Фокс-Холле, Томаса Кромвеля ни во что не ставят. Считают виновным в том, что произошло с церковью с тех пор, как Генрих избавился от Екатерины Арагонской, хотя на Анне Болейн тоже лежит часть вины.
– О, Морган, – широко раскрыв глаза, промолвила Нэн, – ты же не собираешься вести при дворе подобные разговоры, правда?
Морган тоже вытащила из воды ноги, но надевать туфли ей пока не хотелось. Трава была такой мягкой и свежей, и она вдруг подумала, что еще очень и очень не скоро сможет вновь походить босиком.
– Разумеется, нет, – успокоила кузину Морган. – Это здесь мы привыкли свободно высказывать свои мысли. К тому же дядя Томас нам не прямой родственник.
– Но его влияние тебе не повредит, – настаивала Нэн. Морган не отвечала, погруженная в свои мысли. – Полагаю, ты не боишься встречи с Шоном О’Коннором?
Это замечание вызвало мгновенную реакцию Морган. Резко повернувшись к кузине, она спросила:
– Шон? Почему ты о нем заговорила?
Нэн игриво отскочила от Морган:
– Потому что ты без ума от него с прошлой весны, когда он останавливался у нас по дороге в Лондон. Целых полгода твердила: «Правда, Шон красивый? А какие голубые у Шона глаза! Не правда ли, у Шона очаровательные веснушки?»
– Ах ты! – Морган запустила туфлями в кузину, промахнулась и с ужасом увидела, что они шлепнулись в воду и пошли ко дну. Нэн расхохоталась, и Морган бросилась к ней, однако длинноногая Нэн оказалась проворнее. Убегая, она повернула за угол дома в конце аллеи и была такова.
Впрочем, Нэн сказала правду. У Шона О’Коннора, ученика великого придворного художника Ганса Гольбейна-младшего, и в самом деле были голубые глаза, очаровательные веснушки, волнистые темные волосы и улыбка, способная растопить лед. Морган знала Шона всю свою жизнь; дальний родственник ее отца, Шон не реже раза в год приезжал со своей семьей из Арма на свадьбы, крестины, похороны и прочие события, которые объединяли ирландскую и английскую ветви семейства.
Но вплоть до нынешней весны, когда Шон остановился у них по пути в Лондон, Морган не отдавала себе отчета в том, что испытывает к молодому ирландцу нечто большее, чем просто родственные чувства. Он нежно поцеловал ее, и она подумала, что любит его. А он, конечно же, любит ее. И предстоящее свидание с Шоном волновало ее не меньше, чем блеск и великолепие королевского двора. Неожиданно ей пришло в голову, что животные чувства Бесс и Маддена не имеют ничего общего с настоящей любовью. Во имя всего святого, подумала Морган, настоящая любовь – это многозначительный обмен взглядами за столом, соединяющиеся под звездным небом руки, нежнейшие поцелуи под сенью розовых кустов. Именно эти чувства вызывал у нее Шон О’Коннор, и это не имело ничего общего с тем, что происходило между Бесс и близнецами Мадден. Вдохновленная собственными доводами, в ожидании предстоящей встречи, она отбросила всяческие сомнения и страхи относительно своего дебюта при дворе и направилась по аллее, ведущей в глубину сада. Она почти физически ощущала прикосновение губ Шона, чувствовала его объятия. Морган тогда исполнилось семнадцать, и кое-кто мог бы сказать, что она старовата для первого поцелуя, но Фокс-Холл был в стороне от большого света, и ее ровесники появлялись здесь довольно редко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115