Выросшая в тепличной атмосфере дворянского гнезда и закрытой школы, я до двадцати с лишним лет сохранила довольно превратное представление о реальности. Закоренелые преступники рисовались мне в весьма романтическом свете, под стать британскому Робину Гуду, а окружающие меня люди и подавно не вызывали сомнений в смысле порядочности и благонравия.
Я умудрилась сохранить подобную наивность, несмотря на то, что к этому времени несколько лет прожила бок о бок с человеком, который знал преступный мир не понаслышке, являясь главным следователем уголовной полиции в далеко не самой спокойной в России губернии. Но только теперь, столкнувшись лицом к лицу с человеческой злобой, патологическим сладострастием и равнодушием к чужой боли, я стала по крупицам осваивать пространство того мира, с которым по воле судьбы оказалась связанной на всю жизнь. И молила Господа только об одном — не потерять в этой обстановке веры в Человека, внушенной мне родителями и воспитателями в детстве, и потеря которой для меня была бы равносильна нравственной смерти. И к счастью мне это удалось.
Я пишу эти строки несколько десятилетий спустя после описываемых на этих страницах событий, и за долгую свою жизнь навидалась всякого. Бывали моменты, когда вера моя подвергалась суровому испытанию… но Господь исполнил мою молитву — с его помощью я по-прежнему верю в людей, хотя и знаю их далеко не с лучшей стороны.
Но, однако, вернемся к нашим баранам, то бишь тем событиям, что предшествовали моему возвращению в Саратов. Волею случая мне удалось восстановить ход событий, которые в конечном итоге привели к смерти моего мужа и его близкого друга. Главным виновником трагедии, как я уже сказала, был родной дед Люси — жалкое шутовское подобие шекспировского Ричарда. Даже его прозвище происходило от имени этого знаменитого театрального злодея, хотя и вывернутое наизнанку, лишенное всякого величия и благородства. Личарда, так его звали, был некогда крепостным актером. Приобретенный или выигранный в карты своим новым хозяином, он стал проклятием и причиной гибели всей его семьи.
В силу врожденной ли порочности, или благодаря парадоксальному воздействию шекспировского гения, человек этот задумал невероятное. Он возмечтал не просто стать свободным человеком, но и, погубив своих хозяев, занять их законное место и завладеть всей их собственностью, то есть стать полноправным помещиком. Вот уж действительно, из грязи да в князи.
Вся эта история напоминала бы нелепый фарс, если бы последствия ее не были так ужасны.
Действуя с дьявольской хитростью, он уничтожал каждого, кто вставал на его пути. Его излюбленным орудием убийства стал яд, и в этом тоже обнаруживался так сказать «шекспировский след».
Личарда воплотил в себе все отрицательные черты не только короля Ричарда, но и целого ряда шекспировских злодеев. Так, например, он состоял в связи с собственной дочерью и только чудом не стал отцом собственной внучки. А настоящего отца девочки, насколько я понимаю, собирался использовать в качестве очередной жертвы. Так я считала еще недавно, хотя теперь у меня были по этому поводу большие сомнения.
Его дочь, по-видимому, была достойной ветвью больного генеалогического древа, но ее уже давно не было в живых, и я могла судить об этом только по слухам. Но все ее дурные наклонности нашли достойное отражение в третьем колене этого проклятого Богом рода. Я имею в виду внучку Личарды, которую бедный Павел Семенович Синицын имел несчастное заблуждение считать своей дочерью едва ли не до последнего дня своей жизни. Ту самую женщину, что убежала из хвалынского каземата, и чьей мести я могла ожидать теперь в любой момент.
С каждым днем я все отчетливее понимала, что сумела уловить лишь внешнюю сторону событий, пропустив в них что-то очень важное, если не самое главное. А временами мне даже казалось, что вся моя трактовка событий была ошибочной от начала и до конца.
Только то, что благодаря ей я сумела отыскать Люси и передать в руки правосудия убийцу Павла Семеновича, создавало видимость истинности моих умозаключений. Но никаких подтверждений этим выводам у меня на руках до сих пор не было.
У меня еще будет время и повод вернуться к этим размышлениям, а теперь я снова вернусь к тому богатому событиями утру, с которого начала эту главу.
Не успел выветриться из моей гостиной запах сапог Юрия Матвеевича, как я снова услышала мужской голос в прихожей.
Мужчины со дня смерти мужа практически не появлялись в моем доме, а тут второй нежданный визит за одно утро. По голосу прислуги я поняла, что у нее большие сомнения по поводу этого нового визитера. Ее поначалу вежливые уговоры постепенно достигли качества крика, и грозили перейти в визг. Чтобы этого не произошло, я решила прийти к ней на помощь.
— Кто там, Алена? — спросила я, отворяя дверь в прихожую. После залитой солнечным светом гостиной я не сразу разглядела своего гостя.
— Да вот, я им говорю, что вы не принимаете, — пожаловалась мне Алена, — а они и слушать не желают.
— Екатерина Алексеевна, умоляю, успокойте вашу амазонку, — услышала я знакомый баритон.
Это был Петр Анатольевич, мой старинный приятель, благодаря которому мне удалось отыскать в Хвалынске Люси, и на квартире которого она и была арестована полицией. Но, Боже мой, в каком он был виде!
Блестящий молодой человек, типичный представитель так называемой золотой молодежи Саратова, мечта всех матушек и тетушек девиц на выданье, журналист и литератор — когда он вышел на свет, я не поверила своим глазам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10