Ему ужасно нравилось шокировать обывателей.
– Павел, у меня житейская проблема, – пожаловалась я ему. – Если не развяжу один узелок, рухнет весь мой дом. Ей-богу. Но я тебе не могу всего рассказать, это не только моя тайна.
– Так и не рассказывай, валяй говори, что тебе от меня нужно.
– Защиты…
– А-а, так тебе горилла нужна… Кого боишься?
– Ходят тут за мной одни… больше ни о чем не спрашивай!
– Думаешь, моя наружность их отпугнет?
– Мне кажется, они не посмеют прицепиться.
– А кто такие?
– Бандиты! – прорвалась моя ненависть. – Двоих я знаю, но… – Я рассказала ему про виляновский ворованный алкоголь.
Павел не стал, как Конрад, говорить, что это дело милиции. Он все понял и, не задавая лишних вопросов, сказал:
– Покажи-ка мне этих фраеров.
– Павел, ты их недооцениваешь, они способны на любую подлость!
– Это что, твоя головная боль?
– Моя! Никогда бы себе не простила, если бы из-за меня они навредили тебе.
– Такие жохи?
– Один-то слабак, но второй – настоящий гангстер. В молодости был сутенером… к тому же у него на побегушках какая-то шпана.
– Во что ты вляпалась, милая девушка? – огорчился Павел. – Лады! За меня не беспокойся, мы с Лешеком будем тебя охранять. Лешек – мой друг, профессиональный борец. Можешь спать спокойно.
Тут в комнату вошла мама. Павла она не узнала. Разумеется, она его сто лет не видела, он изменился, возмужал. Но я не поняла: мама не узнала Павла или не захотела узнать? Как бы там ни было, меня ее холодность задела.
Не было сомнений, что ее натравила Анеля, – та открыла Павлу дверь, а он смеха ради что-то брякнул ей на фене и скорчил жуткую рожу.
От маминой холодности Павел окаменел. Обидчивость, наверное, осталась в нем на всю жизнь.
– Мама, это же Павел! – сказала я с ударением, мне хотелось напомнить ей и заставить отнестись к нему сердечнее…
Но ничего, никакого отклика. А Павел, задетый за живое, напялил маску деревенского дебила, вытащил из кресла свои восемьдесят килограммов, развернул метр девяносто роста и с тупой рожей прошепелявил:
– Мое почтение мамусе!
Теперь уже без опеки Павла я не смела вечером выйти из дома. Когда меня не мог сопровождать Павел, его заменял Лешек, но обычно они ходили со мной вдвоем. Я старалась не злоупотреблять их добротой и ограничивать свои выходы до минимума, что очень радовало Анелю и маму. Они считали, что я изменилась к лучшему, стала серьезнее. Господи, ох уж эти мне стереотипы: если девушка сиднем сидит дома, то в ее порядочности можно не сомневаться! Смех, да и только…
Готовность ребят защитить меня была трогательной. Они звонили каждый день.
– Дорота, не запирайся ты дома, – советовал Павел. – Веди себя нормально, пусть эти шакалы не думают, будто напугали тебя.
Они с Лешеком не только звонили, но и заявлялись каждый божий день, вытаскивали меня на прогулку, потом доставляли обратно. Мы устраивались в моей комнате, и тут появлялась Анеля, нагруженная своими знаменитыми бутербродами. Порой мне мерещилось, что вернулась прежняя жизнь, ничего не изменилось, просто мы выросли, и только. Следом приходили другие, куда более печальные мысли: сохраним ли мы нашу дружбу навсегда или братские узы исчезнут, как только мы станем взрослыми и обретем независимость? Навесим друг на друга бледнеющий с каждым годом ярлык «школьный друг» и разлетимся по свету?..
Первая атака пришлась с совершенно неожиданной стороны – от Омеровича.
В тот вечер я осталась дома. Позвонил отец, и мы с мамой как-то очень сердечно сидели рядышком. Она немного оттаяла, в последние дни мама вообще была не такой тусклой. В тот момент я вдруг поняла, что люблю ее больше жизни.
Позже должен был заглянуть Павел, одолжить магнитофон.
Он подошел к дому около десяти, а когда оказался возле нашего забора, перед ним вырос Омерович.
– Не советую здесь ходить – вредно для здоровья, – начал этот шут гороховый.
Павел рассмеялся ему в лицо и отодвинул плечом, даже не вынув рук из карманов. Тут с противоположной стороны улицы подоспели два типа. Павел, однако, был настороже, потому что с первой секунды не поверил, что Омерович осмелился напасть в одиночку. Он в два счета расправился с этой шпаной, да и Омеровичу досталось. Как рассказал мой верный друг, он постарался сделать это гуманно, но больно. Визг нашего жильца услышала Анеля – в отличие от своих дружков Омерович не умел терпеть боль.
Тогда Павел едва не попался. Шпана, забыв об Омеровиче, взяла ноги в руки, а наш блистательный плейбой прикинулся бездыханным трупом. Павел задержался, чтобы проверить, уж не откинул ли тот и в самом деле копыта. Еще чуть-чуть – и вызванная Анелей милиция застала бы его на месте драки.
К счастью, я успела предостеречь. Как только раздались вопли Омеровича, я сразу подумала, что вся эта заварушка имеет какое-то отношение к Павлу, и выглянула в окно. Парень смылся как раз вовремя, я же нагло обманула сержанта, указав, в какую сторону удрали мифические хулиганы.
Поверить, будто потасовку затеял Павел, было невозможно. Он прекрасно сознавал свою силу и первым в драку никогда не лез. Меня едва не стошнило, когда Омерович упоенно врал милиционерам, мол, два хулигана молотили его каблуками. Чуть от злости не лопнула, что вынуждена все это слушать и молчать!
Мама занялась мерзавцем квартирантом – теперь он стал для нее обычным пациентом. Я же от души порадовалась, что не имею к медицине никакого отношения: наплевала бы на клятву Гиппократа и все равно не смогла бы врачевать его подлую рожу. Любовалась расквашенной физиономией пана Казика, и во мне росло глубокое удовлетворение, просто на седьмом небе была от счастья, что Павел его так уделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78