Я могла бы до него дотронуться.
Мне было известно, что означает полумесяц с точкой, – это татуировка ночных воров.
Несколько лет назад, копаясь в отцовских книгах, я наткнулась на монографию о традициях, обычаях и жаргоне уголовного мира. Эти сведения увлекли меня посильнее Гиббона.
Чистейшая экзотика! До сего дня помню, что вор, который промышляет ночами, выкалывает себе татуировку «день для ученых – ночь для воров». За школьные знания моя память так не цеплялась.
Мужчина снова ответил женщине на своем лопочущем языке, но теперь я поняла, что мозги мои не скисли и не перевернулись. Я просто слышу «блатную музыку», подлинный воровской жаргон, то есть феню.
Я принялась старательно вслушиваться в их диалог. Мужчина владел феней виртуозно и говорил так быстро, что я не сразу разобрала, что он к каждому слогу добавляет «да».
Это не могла быть банащаковская кодла. Они боялись, как бы я не разболелась всерьез, и мечтали от меня поскорее избавиться. Я с облегчением вздохнула: нельзя же все время притворяться дохлой мухой.
– Какда яда рададада, чтода яда уда друдазейда, – выговорила я на чистой варшавской фене, открыла глаза и добавила уже на нормальном языке: – Я-то думала, что за мной мент гонится, он меня собакой пугал…
Оба удивленно уставились на меня – старик со снежно-белыми волосами и нестарая еще, симпатичная женщина. Потом понимающе переглянулись, и было видно, что у них стало спокойнее на сердце.
– Может, за мной какой дружинник гнался? – продолжала я, решив придерживаться именно такой версии, потому что сообразила: это не старик грозился спустить на меня собаку.
– Не знаю, кто за тобой гнался, – сдержанно ответил старик. – Ты запуталась в проволоке на моем участке и упала в воду.
Как далеко я убежала от тех тополей? Может, это все хитрая интрига и старик в сговоре с Банащаком?
Нет. Не похожа эта пара на подручных моего врага. Не знаю, но почему-то меня совершенно успокоил тот факт, что они «ботали по фене».
– Признавайся, что ты здесь делала? – допытывался старикан.
– Я тут по своим делам, человек. – Я исподлобья поглядела на них. Как бы выбраться отсюда?
– А какого черта у канала лазила? – назойливо допрашивал старик.
– Я ж тебе говорю: ноги уносила и запуталась в проволоке, надо было хвост скинуть (как быстро всплыли в памяти выражения Горгоны и Мельки!), ну вот и старалась смыться огородами, а тут какой-то фраер вывернулся и собакой погрозился… Я ж тебя не спрашиваю, для кого день, для кого ночь… – Я выразительно коснулась пальцем татуировки на его руке.
Удачный приемчик! «Блатная музыка» из моих уст заставила их расслабиться, а уж этот жест и вовсе почти убедил, что перед ними свой человек.
– Так за тобой легаши гнались? – забеспокоился старик, но с ноткой сочувствия в голосе.
Я уже сообразила, что легаши – это милиция, и утвердительно буркнула. Но пугать своих спасителей я не хотела.
– Мы не можем тебя тут оставить! – сердито сказала женщина.
Я вздохнула полной грудью. Какое счастье, я не в лапах Банащака.
– Сейчас уйду. – Я попыталась сесть на топчане, но тут же ухватилась за край: лампа, печка и мои благодетели закружились в хороводе, а внутри черепушки принялся энергично лягаться какой-то шаловливый козлик. Нехило я приложилась темечком!
– Чего, не получается? – огорчился старик.
– Получится… дайте мне одеться. Одежда оказалась мокрой, грязной и драной.
– Мать, найди-ка шматье, – приказал старик. Женщина неохотно вышла из кухни, что-то бурча себе под нос, и вернулась с ворохом какой-то одежды.
– Держи! – Она швырнула мне джинсы, толстый свитер и сунула в руки цветастый льняной платок. – Да маковку-то перевяжи, кровянка у тебя на башке. Барахло шикарное, один убыток с тебя…
– Ты поможешь – и тебе помогут. – Старик покопался в карманах и вытащил слипшиеся банкноты. – На, забирай, это из твоих штанов.
Моя пятисотка, разменянная в «Кузнице».
– Хоть бы две сотенки подкинула. – Женщина хищно зыркнула на банкноты. – Вещички недешевые…
– Мой свитер вовсе не хуже, а я ведь тебе его оставляю! – не удержалась я, этот мохеровый свитерок был моим любимым.
– Хуже! – нудила женщина. – А чем нам откупаться, коли за тобой сюда менты придут?
– Двумя сотками ты их не сплавишь, – буркнула я. – А мне на врача деньги нужны!
– Замолчи, баба! – рявкнул старик. – Бога у тебя в сердце нет! Бери свои деньги! – Он сунул мне бумажки в ладонь и сжал мой кулак. – Не видишь, что ли, что девочка в беде?
– Да видеть-то вижу, только нас кто будет из беды выручать, если что?
– Как только приду в себя, я вас отблагодарю, – сказала я самым сердечным тоном.
Эти люди не вызывали у меня никакого отвращения, и я действительно была им благодарна за спасение. Их страх вполне объясним. Они приняли меня за мошенницу или воровку, я сама их в этом убедила. Так что за мной вполне могла нагрянуть милиция.
Я с трудом оделась. Каждое движение вызывало резкое головокружение и тошноту.
– По дороге-то не скопытишься? – беспокоился старик.
– Нет…Оставайтесь с Богом, – вспомнилось мне благословение, слышанное у крестьян в Черной Ханче.
– Иди с Богом, – в один голос ответили оба.
Выходя в темноту, я заметила над дверью икону святого Антония и крохотную лампадку.
Холод и дождь мгновенно привели меня в чувство.
Оказалось, что дом моих спасителей стоит совсем близко от шоссе. Кое-как я доплелась до Виляновского замка и огляделась в поисках такси. Идти к кафе «Кузница», где была стоянка, не хотелось – в поношенных, мешковатых джинсах и свитере грубой вязки я выглядела не лучшим образом. Трамваи уже не ходили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78