Несмотря на необычайно холодные для конца августа дни, он потел. На меня смотрели ясные, как озерная вода, глаза грустной собаки. Говорил он на очень старом и ломаном языке.
– Пан просить велел, чтобы адвокат бегом прибыл в Ориль.
– Кто вы?
Я, конечно же, догадался, кто передо мной, – наша недавняя встреча была еще слишком свежа в памяти. Но человек с котелком вел себя так, словно видел меня впервые в жизни.
Настолько уверен в своей безнаказанности, что посмел заявиться ко мне в дом! Даже глаз не опустил. Я бы охотно взял его за шиворот, за этот модный куцый костюмчик, в котором он выглядел постаревшим мальчишкой, и вышвырнул за дверь.
Но он казался очень сильным старым мальчишкой. Я не сомневался, что этот человек способен переломать мне все кости.
Я был дома один.
Это всего лишь наемник. Исполнитель. Обижаться на него – все равно, что обижаться на стихию, которая не бывает злой или доброй, умной или глупой.
– Стив, – представился Котелок. – Я слуга старого пана.
– Но я ему не слуга.
– Лучше пойти, не то пан не рад будет, – Стив с тоской смотрел на меня. Мой отказ он пропустил мимо ушей.
– Возвращайтесь к своему пану. Я позвоню в Ориль.
– Пан приказал вашу милость привезти. Его воля велеть, моя – слушать.
– А в тот раз пан приказал привезти меня под дулом пистолета?
– I don't know at аl!!! Я вашу милость отродясь не видал, только туточки.
Я разозлился на себя. С какой стати упомянул тот вечер? Глупо рассчитывать, что он возьмет и во всем признается.
Стив переминался с ноги на ногу, энергично мял котелок. С грубо слепленной тушей контрастировали руки: тонкие, с длинными пальцами. Он мучительно подбирал польские слова:
– Пана подранили, спасать его надоть…
– Что?.. Едем.
Стив пулей вылетел на улицу, нахлобучив по пути котелок. Когда я садился в машину, мотор уже нетерпеливо ревел, а Стив сжимал руль. Я узнал «моррис» Этера.
– Почему вы сразу не сказали, что случилось? Ваш шеф тяжело ранен?
– Легонько. Разговор – сребро, а немота – gold, – пробурчал он.
– Врача, милицию вызвали?
– Пан все устроит, – пробубнил Стив. Оракул, да и только.
Я перешел на английский. Из пояснений, которыми он подпирал свой лапидарный польский, стало понятно, что этот человек получил все-таки образование. По-английски он изъяснялся свободно и правильно, но ничего нового так и не сказал.
Владения Станнингтона были окутаны тьмой. Тьмой египетской. Обычно фотоэлементы включали лампочки на крыльце, на сей раз они не отреагировали.
– Автомат отомкнули, – объяснил Стив и сгинул во мраке.
Мгновение спустя вспыхнул фонарь над дверью гаража. Стив вернулся.
– О'кей, поспешим!
В глубине двора маячил скат крыши. Подъездной дорожки нет, к дому вела лишь узкая тропинка, вившаяся среди можжевельника. Заросли вымахали выше человеческого роста. Возле дома мерцали фонарики.
Внезапно Стив дернул меня за рукав, и мы свернули с тропинки к черному ходу. Фонарики пропали из виду. Сердце мое учащенно забилось.
Поперек дорожки перед входом в дом лежало тело. Ногами человек почти касался порога, запрокинутая голова тонула в густой тени.
– Почему вы меня не предупредили?! Стив промычал что-то непонятное и бесцеремонно потащил меня к дверям.
В большой гостиной, в красном отблеске горящих в камине поленьев, спиной к нам сидел в кресле закутанный в плед человек. Один рукав его рубашки был оторван, на плече белела марлевая повязка с ярким пятном крови. Из-за высокой спинки кресла я видел только свесившуюся набок голову и упавшую руку, сжатую в кулак. Станнингтон-отец. На полу валялся разбитый телефонный аппарат.
– Как вы себя чувствуете?
– Как узник или как животное, – прохрипел он.
– Надо вызвать «скорую»!
Я бросился к разбитому телефону. Он не работал.
– Бессмысленно, – едва слышно прошептал Станнингтон.
Я так и не понял, что он имел в виду: медицинскую помощь или разбитый аппарат.
– Why not? Почему нет? – припал к нему Стив.
Это прозвучало как мольба, как заклятие.
– Мистер Оскерко… – Голос Станнингтона задрожал и стих.
Теряя сознание, он из последних сил бросил мне ключ, который судорожно сжимал в кулаке.
– Я за дохтуром!
Стив выбежал из комнаты. Невероятно, но по его лицу катились крупные слезы.
Неужели этот человек несколько дней назад хладнокровно размышлял вслух, дать ли мне «в морду»? Причем в его вопросе не было ни злобы, ни личного отношения, только вдумчивость мастера своего дела, который привык добросовестно выполнять поручения.
Когда меня под дулом пистолета привезли в Ориль, на голове у него был такой же серый котелок, а под военной курткой со множеством хлястиков, ремешков и кармашков – тот же костюм в стиле героя романа Фицджеральда. И говорил он так же нелепо. Только лицо прятал под карнавальной маской.
До того дня я никогда не видел Стива, верного спутника Станнингтона-старшего, но был наслышан о нем от Этера и Бея. Хотя мой сын встречался со Стивом всего только раз, ему хорошо запомнился человек в котелке, изъяснявшийся на архаичном наречии.
* * *
На следующий день после моего похищения я позвонил в Америку Станнингтону-старшему.
– Стив не мог находиться одновременно со мной в Калифорнии и в Орилe. Это легко проверить. Нападение на вас – это направленная против меня провокация, – сказал Станнингтон, выслушав мой рассказ о предшествующих событиях. – Через неделю я вылетаю в Польшу.
Про Орлано Хэррокса я спрашивать не стал, сам он не спешил сообщить о цели своего приезда.
– Вы дали знать полиции?
– Нет. Решение я оставил вам.
– Благодарю вас. Для меня важно, чтобы в мои семейные дела не вмешивалась полиция разных стран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93