Какой-то момент он лежал рядом с ней, повернув ее лицо к себе, и пристально смотрел на нее сверкающими глазами, как будто заглядывал в душу. Окружавшая их тишина сгустилась, мерцающий свет затененных ламп плясал вокруг них.
У Джоанны внутри все дрожало, голова кружилась от ожидания. Она подняла руку, погладила его щеку кончиками пальцев и почувствовала его нерешительность; темное лицо оставалось непроницаемым, а стройное тело напряглось. В этот момент она вспомнила горькую правду об их браке и поняла, что уступить этим сладким, могущественным токам в ее крови, притянуть его в свои объятия, впустить в свое тело – значит только все невыносимо усложнить.
Потому что в сущности ничего не изменилось. При этой мысли горло ее сжалось. Он повеселился на вечеринке сегодня вечером, и для него естественно закончить вечер традиционным способом, вот и все.
Я… я не дам волю своему желанию. Мне не вынести такой боли – всю оставшуюся жизнь ждать его, нуждаться в нем и терпеть фиаско. Хранить преданность. Есть лучший выход. По крайней мере спасти остатки гордости.
Она резко оттолкнула мужа. Он дотронулся до нее и мягко, почти жалобно сказал:
– Джоанна…
– И… извини, я не очень хорошо себя чувствую, – вскрикнула она срывающимся голосом, соскользнула с кровати и, прижав руку ко рту, бросилась в ванную, заперев за собой дверь. Если она и слукавила, то чуточку. Ей было плохо оттого, что она предала саму себя.
Включив кран в раковине, она плеснула воду на лицо и запястья, спустила воду в туалете и вышла из ванной, приложив к губам бумажную салфетку.
Габриель стоял у окна и смотрел в темноту. Он обернулся и, подняв брови, окинул ее взглядом. Джоанна робко улыбнулась ему.
– Это ужасно, должно быть, шампанское.
– Естественно. В конце концов, от чего еще могло взбунтоваться твое тело.
Она остановилась, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом.
– Надеюсь, ты никогда не собиралась стать актрисой. У тебя почти нет способностей, – продолжил он небрежно.
Она почувствовала, как краска поползла по лицу.
– Я… не понимаю, о чем ты говоришь.
– О твоем недавнем выступлении в роли умирающего лебедя, – сказал он насмешливо. – Но тебе больше не придется опускаться до таких недостойных уловок, чтобы держать меня на расстоянии. Этого вполне достаточно.
Он сделал паузу и презрительно оглядел ее своими темно-желтыми глазами.
– Думаю, что удружу нам обоим, найдя себе какое-то другое развлечение.
И он прошел мимо нее к двери.
– Я возвращаюсь в Лондон. Можешь сказать отцу, что у меня встреча рано утром, или придумай любую другую историю. Это больше не имеет значения. – Его улыбка обожгла холодом. – Прощай, моя сладкая женушка.
Джоанна ошеломленно поняла, что стоит посередине комнаты с закрытыми глазами и плотно прижатыми к ушам руками, как будто это помогло бы ей теперь, два года спустя, избавиться от воспоминания о той ночи и таким образом уменьшить боль.
Напрасные мечты. С возвращением Габриеля все начнется сначала. Послезавтра, сказал Генри Фортескью. Через сорок восемь часов состоится их встреча. Но есть в этом и положительная сторона: пройдет сорок восемь часов – и начнется официальное расторжение их брака.
Надо оставить письмо на столе, чтобы он его нашел. Джоанна медленно огляделась вокруг. Возможно, она больше никогда не войдет в эту комнату. Этот дом больше не ее. Нужно переехать, подумала она. Переехать и жить дальше. Жить своей жизнью.
И какой бы фурор ни вызвало возвращение Габриеля, оставались еще прозаические дела, которые надо закончить.
Она вышла из кабинета и прошла через большой, обитый панелями холл в столовую, где миссис Эшби накрывала к обеду. Лицо пожилой экономки осунулось, и глаза покраснели. Джоанна с сочувствием вспомнила, что она живет в Вестроу больше тридцати лет, с той поры, когда Габриель был еще ребенком.
– Миссис Элкотт спустится к обеду, мадам? Или мне приготовить поднос?
– Честно говоря, я не знаю, но выясню. – Джоанна сделала паузу. – Мистер Берн приезжает на похороны, Грейс. Вы не могли бы подготовить для него комнату?
Грейс Эшби покачала головой.
– Какое грустное возвращение домой, мадам. – Она заколебалась. – Думаю, надо приготовить для него комнату мистера Лайонела, но все вещи покойного еще там. У меня рука не поднялась прикоснуться к чему-нибудь.
– Подготовьте пока его прежнюю комнату, – сказала Джоанна мягко. – Он сам решит, что делать с теми вещами. Отдохните немного. – Она вздохнула. – Я зайду к миссис Элкотт.
В комнате Синтии горели лампы, она полулежала на подушках, завернувшись в бледно-голубой палантин, и смотрела телевизор. На кровати около нее лежали открытый журнал «Vogue» и наполовину пустая коробка шоколадных конфет.
– Привет. – Джоанна улыбнулась ей, пытаясь не морщиться от слишком сильного аромата духов. – Как ты себя чувствуешь? Я пришла узнать, сможешь ли ты сегодня спуститься поужинать.
– Я выпью здесь чашку бульона. – Синтия взглянула на нее с трагическим видом. – Боюсь, мне в горло кусок не полезет.
И мне бы не полез, если бы я съела почти фунт шоколада, подумала Джоанна с иронией. Но вслух сказала:
– Очень жаль.
– Некоторые люди просто более чувствительные, чем другие. Этот груз им приходится нести всю жизнь. И сколько еще посетителей будет сегодня? – спросила она раздраженно. – Дверной звонок, кажется, не перестает звонить. Я совершенно не могу отдохнуть.
– Естественно, что соседи выражают свое сочувствие, – ровно ответила Джоанна. – Лайонела очень любили.
– Думаешь, мне надо это напоминать? – Синтия схватила пригоршню бумажных салфеток из коробки и приложила к совершенно сухим глазам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39