» — «Да, да, да, конечно!»
Как-то раз, когда я тоже отказывался, он разозлился: «Опять ты за свое? Сказать твоей матери, что я больше не хочу держать тебя из-за твоего упрямства? Ведь она больная. Не сможет тебя взять домой, и отец тоже. Пойдешь в приют, а пони я отправлю на бойню»… Вот так я сделался его игрушкой.
Тойер непроизвольно встал и прибавил нагрев на батарее. Его знобило.
— Я не знал этого, — тихо пробормотал Хафнер. — Скажи мне его адрес, я подвешу его за яйца.
— Можешь не трудиться, — сказал Зенф. — Он умер шесть лет спустя: все чаще прикладывался к виски, возможно, уже и в те месяцы, когда я у него жил, ведь семилетний ребенок не мог этого заметить. И все же, если я теперь нюхаю виски, меня тошнит. Ты этого, конечно, не мог знать, Хафнер, так что новогодний подарок оказался не самым приятным.
— И ты никогда не рассказывал никому об этом? — спросил Лейдиг.
— Рассказывал… Когда у меня появилась ненадолго подружка, мне пришлось ей объяснять, почему я не могу лечь с ней в постель. Я надеялся, что со временем преодолею этот комплекс, но так и не смог и через некоторое время снова оказался один.
— Почему же ты не сообщил об этом? — спросил Хафнер. — Я бы…
— В семь лет? Хафнер, о чем ты говоришь? Через полгода я вернулся домой. «Твоя мама больна, ее нельзя огорчать. Мы друзья, а у друзей могут быть маленькие секреты».
Мои родители были благодарны ему, когда он несколько лет спустя взял меня с собой в отпуск. Мать все еще болела и не хотела никуда ездить. Добрый дядя Вальтер… Да, было отлично. В баварском отеле он показал мне самое замечательное, что бывает во взрослой жизни. Я был его маленьким мужчиной. В одиннадцать лет. Было больно, однако я уже продвинулся настолько, что он мог не сомневаться — я все выдержу. И тогда, — еле слышно проговорил Зенф, — сквозь жуткую боль я ощутил внутри себя словно взрыв. Уж как он обрадовался!
— Я открою окно, — сказал Лейдиг. — От дыма я сейчас отключусь. — Но он все-таки выкурил очередную сигарету из хафнеровских запасов, казавшихся неисчерпаемыми.
— Потом я решил себя изуродовать, порезал руки, растолстел. Его это почти не смутило, а от отца я получал пару раз взбучку, и он мне даже пригрозил: если ты не прекратишь резать себе руки, мы тебя больше не отпустим к дяде Вальтеру. Разумеется, я делал это и дальше.
И все-таки время от времени он меня настигал, например, в туалете во время семейных торжеств. Не боялся ни чуточки, после стольких лет ощущал себя в полной безопасности, а уж после порции виски — тем более.
Когда он умер, я плакал и ненавидел себя за это. Теперь я отвлекаюсь с помощью своих идиотских шуток. Зато по ночам мне не до веселья.
— Все это ужасно, — заметил Тойер. — Но при чем тут Фредерсен?
Зенф схватился за голову:
— Как он смотрел, какое у него было лицо, когда он говорил про Анатолия! Эта похоть, выдаваемая за сочувствие… Разве вы не видели?
— Что за наживка, о которой ты говорил? — спросил Тойер.
— Минуту, — запротестовала Ильдирим. — Опять расследование? Вам тут что — штаб операции? Нет уж! Господин Зенф, то, что с вами произошло, — это ужасно, не спорю. Но вы тоже используете ребенка! Если вы тут забрасываете наживку и думаете заставить понервничать какого-то там педофила и убийцу, то навлекаете опасность на нас. Вам на это, очевидно, наплевать? Или я ошибаюсь?
— Сожалею, фрау Ильдирим, я как-то не подумал об этом, я…
Открылась дверь, в комнату вошла Бабетта, пошатываясь от слабости:
— Во всем доме воняет дымом. А орете вы так, что все соседи слышат…
— Ты абсолютно права. — Ильдирим обняла воспитанницу за плечи. — Сейчас все прекратится. Господа уходят. Все. Я оплачиваю этот дом, и он целиком принадлежит мне.
— Да, действительно, — смущенно согласился Хафнер. — Но пиво я заберу с собой, вам оставлю немножко — на остаток вечера и на завтрашнее утро.
— Весьма признательна, — буркнула Ильдирим.
Бабетта подошла к столу:
— А это что такое? — Она показала на копию уголовного дела.
Тойер, постепенно осознавая, что его вышвыривают из дома на глазах его сотрудников, схватил бумаги:
— Это всякое дерьмо. Дерьмовые акты дерьмовых полицейских. — Он в ярости швырнул бумаги, и листки разлетелись по комнате. — Они не были сброшюрованы… — удивленно пролепетал он.
— Как видно, нет, — ледяным тоном согласилась Ильдирим. — Собирай теперь. Кретин. У меня уже иссякает запас ругательств.
Тойер не запомнил названия пивной.
Он невесело пил теплое и сладкое калифорнийское вино, которое в карте значилось как «сухое».
Зенф уставился в свой кофе.
— Что все-таки за наживка? — поднял на него глаза Тойер.
— А!.. — отмахнулся Зенф.
— Выкладывай, иначе я сейчас тут все разнесу к… — взорвался Хафнер, который только что выглядел совершенно спокойным.
— Я, не представившись, позвонил Фредерсену, сообщил ему о приезде полицейских из Гейдельберга и посоветовал во всем сознаться. Я думал, он совершит какую-нибудь ошибку, пусть даже проявит любопытство, пройдет мимо, ну хоть что-нибудь… Ничего… Никакой реакции.
— Зенф, скажи, на что ты, собственно, надеялся? — Тойер уже не злился на толстяка — он был просто убит. — У нас нет ни улик, ни свидетелей… Он все равно не явится к нам с повинной. На что ты рассчитывал? — Он незаметно выплеснул вино под стол.
Зенф беспомощно развел руками:
— Я хотел его помучить, загнать в угол, напугать. А вышло так, что скорее я…
— Вот что, при Ильдирим я не стал об этом говорить, — перебил его Лейдиг. — У тебя с собой оружие.
— Вы неплохо поработали в моем номере.
— А вдруг ты ошибаешься? — осторожно спросил Тойер.
— Я не ошибаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63