— Уже скоро! Скоро нас ждет успешный финиш, нас с вами!
— Правда? Нас отправляют на пенсию? — озадаченно спросил комиссар.
Зельтманн явно был задет.
— Нет, поработаем еще немного! — воскликнул он. — Сегодня я чувствую себя как студент!
— Бедняга! — вырвалось у Хафнера.
— Хейльброннские коллеги много чего нашли: дневник, массу других улик, фотографии, сделанные с плотины, старую бумагу, краски и прочее. Представьте себе: в котле отопления он спрятал герметичную кассету! Невероятно, чего только люди не придумывают. Но мы находим, мы все равно находим. Ничего нет, понимаешь, важней основательной работы следователя, которая ориентируется на многократно проверенные и оптимальные методики.
Довольный начальник полиции рухнул без приглашения на стул Тойера.
— Я тоже охотно бы занимался такой основательной, профессиональной работой, — устало заметил старший гаупткомиссар, которому прошедший месяц показался в эти секунды длиной в год.
— Конечно, господин Тойер. — Зельтманн сцепил пальцы на затылке. — Но вы, старый упрямец, все же развиваете прекрасную скорость и показываете превосходные результаты. А то, что здесь больше не курят, вам известно, господин Хафнер?
Упомянутый сотрудник продолжал невозмутимо курить.
— Все это неплохо. — За неимением другого места Тойер примостился на батарее. Стул для гостей занимала Ильдирим и не собиралась вставать. — Если Вилли в своих записях хоть немного откровенен, дело прояснится достаточно, чтобы арестовать Обердорф. Конечно, придется еще здорово повозиться, чтобы ее прихлопнуть, но мы это сделаем. Ведь мы, в конце концов, суперкоманда. — Тут ему пришлось прогнать внезапно навернувшуюся слезу.
— Обердорф? — вытаращил глаза Зельтманн. — По-моему, речь о Зундерманне.
Ильдирим пришла на помощь Тойеру — тот был ей благодарен от всего сердца — и поведала изумленному директору про перехваченное Хафнером письмо.
— Что за грязь, — смущенно буркнул Зельтманн. — И вам, юному существу, — он протянул руку в сторону Ильдирим, и турчанка отпрянула, незаметно и проворно, — приходится заглядывать в глубочайшие пропасти людского уродства. Какое впечатление создастся у вас о новой, избранной вами родины?…
— Она тут родилась! — проревел Штерн с багровым лицом. Неожиданно для всех и самого себя. С таким же успехом Хафнер мог бы публично бить в рядах Армии спасения бутылки со шнапсом, или Лейдиг с помощью лучших адвокатов признать мать недееспособной и запихнуть в румынский дом престарелых. — И это так! — продолжал кричать Штерн. — При чем тут выбор? Я больше не могу слушать, когда постоянно говорится не то, что… что…
— …что есть на самом деле, — помог ему Хафнер басом, исполненным достоинства.
— Нам требуется отдых… — жалобно проговорил Зельтманн и с трудом поднялся со стула. — Вам и мне, всем нам. Поэтому я передам дело о собаках другой группе. Вы это заслужили, господа, особенно вы, господин Тойер. Я исправлю свое решение, у меня нет с этим проблем. Вам тоже в будущем не помешает более четко отделять частное от профессионального… особенно в тех случаях, когда речь идет о помощи экспертов со стороны, без которых мы нередко… Рука руку моет…
Внезапно у Тойера возникла идея, отнюдь не прекрасная.
— Что вы имеете в виду, господин директор? Конкретно? — Он смотрел на Зельтмана с кротостью лани, а в его душе клокотала ярость изюбря.
— Ну, то, что между вами и господином доктором Хеккером возникли некоторые межличностные проблемы. Этот благородный человек не хотел вдаваться в детали… Я повторяю еще раз: мы партнеры гражданина и должники информанта, дорогой Тойер!
Могучий сыщик потянулся к своему ножу для разрезания бумаги.
— Простите, я не хотел вас диминутировать… диминутивировать, то есть унизить, ничего подобного! А-ля хоп, как тут говорят. Господин Тойер, мой старый упрямец, так я вас буду иногда называть, тут уж ничего не поделаешь. Бедняга обижен тем, что его больше не привлекают к дальнейшему ходу расследования! Сегодня днем он явился ко мне с визитом.
— Как, Хеккер еще здесь? — вырвалось у Тойера. — Ему что, не надо быть на работе?
— Вероятно, он проведет в Гейдельберге еще пару дней…
Тойер был очень доволен, что Хорнунг сейчас в Лондоне, и злорадно представил себе, как этот гад натирает себе мозоль на пальце, набирая ее номер.
— Так вот, по-моему, я уладил неприятный для вас конфликт, — сообщил Зельтманн, и в его голосе звучало высочайшее уважение к себе. — Я смог ему парой деталей из докладов, которые — не очень регулярно — поступают ко мне от банды Тойера, так я порой называю про себя вас, отчаянных парней… Итак, парой дополнительных деталей я сумел создать у доктора Хеккера впечатление, что он тоже пожинает то, что посеял…
— Доктор Хеккер, — заявил Тойер чуть громче, чем надо, — вообще ничего не сеял. Все, что он нам впаривал, написано практически слово в слово в альбоме Тёрнера, я сам читал. Единственное, чем мы ему косвенно обязаны, произошло практически без его ведома. Это открытие моей приятельницы, что картина Вилли писалась в зимнем освещении. Правда, господин Хеккер ее перед этим отодрал, иначе она, возможно, ничего бы не обнаружила. Вот каков его ученый вклад на нашем тернистом пути к возвышенной цели — запихнуть за решетку слониху-профессоршу и бисексуала-оболтуса!
— Отодрал? — переспросил Зельтманн.
— Имел половые сношения, — жестко пояснила Ильдирим, а Тойер подтвердил чуть печальным кивком.
— Боже мой. — Зельтманн дернул галстук, словно цепочку сливного бачка. — Конечно, это травмирует, господин Тойер. Какая ирония — именно про этот световой феномен я и счел возможным ему сообщить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83