Но и этого было мало его
ненасытному честолюбию. По смерти Мешка он задумался жениться на королеве
и стать королем, а Казимира извести. Но мудрая государыня отвергла его и
окружила себя своими. Тогда стал ее же ругать за то, что она не хочет
думать о пользе страны и нас всех, и так ее преследовал, что она, забрав с
собой все драгоценности, уехала к своим на Рейн. Остался Казимир, которого
взял в свою опеку Маслав с намерением погубить его. И тот должен был
бежать. Маслав легко от него отделался. А мы остались без государя и
вместо него попали в лапы к волку. Страну нашу грабят и разоряют чужие
люди. Ну, скажите, разве все это не его рук дело? Мы все отступились от
изменника, а он тогда сделался язычником, чтобы расположить к себе чернь.
И все язычники, сколько их там есть, пруссаки и поморы, все с ним. Что же
мы там будем делать? Мы, крещенные и верующие в Иисуса Христа? Тела не
спасем, а душу погубим.
Так говорил старик Лясота, а братья Доливы молчали.
- Да разве правда все, что говорят, - медленно заговорил, наконец,
Мшщуй, - может ли быть, что он сделался язычником? Разве для видимости
только, потому что я не верю, чтобы он им был взаправду.
Тут Дембец, сидевший поодаль, громко сказал:
- О, милостивый государь! Это всем видно, что он с язычниками заодно.
Из земли вырыл старые жертвенники, везде расставил камни и столбы, как они
стояли раньше, языческие обряды справляются по-прежнему средь бела дня, не
скрываясь. Ни одному ксендзу не дают пощады, где только увидят, сейчас же
расправляются. Маслав говорит, что с ксендзами пришла неволя.
- Да, дурной человек Маслав, - сказал Вшеборь, - но как же спастись и
где укрыться? В Чехии тоже ждут нас цепи и стрелы, Русь далеко, да и кто
знает, как бы нас там приняли? А скитаться по лесам и умирать с голода...
нет, лучше повеситься на первом суку.
Костер, около которого они сидели, погас; Дембец подбросил еще
несколько головешек и снова развел его.
- Что делать? Что делать? - горестно повторяли они.
- Маслава я знаю, - отозвался Мшщуй после некоторого молчания, - мы
служили с ним вместе при дворе и были очень дружны. Это человек смелый до
бешенства, дерзкий до безумия, ему мерещится корона, потому что еще
смолоду ему предсказала какая-та гадалка, что он пойдет высоко. Правда и
то, что он не пощадил бы никого из нас, если бы ему это понадобилось для
чего-нибудь, но что пользы ему в нашей гибели?
Они еще разговаривали, когда во мраке послышался какой-то шелест. На
три шага не было ничего видно; все в испуге вскочили и стали внимательно
прислушиваться; один только Лясота остался неподвижен; сначала всем
показалось, что это кони шарахнулись в сторону, увидав какого-нибудь
зверя.
Но в это время ветер раздул пламя от костра, и оно осветило часть
пожарища и какую-то фигуру.
Старый человек придерживался исхудавшей рукой за выступ уцелевшей
стены, и достаточно было взглянуть на него, чтобы избавиться от всякого
страха и узнать в нем несчастную жертву, скрывавшуюся где-то среди
развалин и пришедшую на звук голосов.
Это был старик в потертой и загрязнившейся черной одежде, очень
бледный и истощенный. Шея у него была длинная, худая, костистая, голова -
коротко остриженная. Он горбился от старости, а страшная худоба едва
позволяла ему держаться на ногах. Сухие губы его были раскрыты, глаза
сохранили выражение испуга и недоумения, жизнь в нем едва теплилась.
Он поглядывал на сидевших, как бы отыскивая среди них знакомые лица,
но, видно, язык не слушался его. Вдруг Мшщуй вскочил на ноги и подбежал к
нему, крича:
- Это вы, отец Ян, это вы?
Старик качнул головой: голод и жажда лишили его сил и не позволили
вымолвить слова; придерживаясь за выступ стены, он не решался
приблизиться, чтобы не упасть, и дрожал всем телом. Долива, подбежав к
нему, подал ему руку и повел к огню.
Это был известный всем им настоятель городского костела. Он три дня
скрывался в костельном склепе, питаясь крошками хлеба и утоляя жажду
водой, по каплям стекавшей со стен. Услышав голоса людей и узнав своих, он
собрал последние силы и вышел из своего убежища, в котором готовился уже к
смерти.
Из всего своего имущества он сохранил самое драгоценное - книжку с
молитвами, которую держал в руках, прижимая к груди.
Дембец поспешил на помощь старику: его поместили около огня; каретник
принес ему воды, а Лясота отдал ему свой зачерствевший хлеб. Со слезами на
глазах отец Ян благодарил судьбу и их, но еще долго от него нельзя было
добиться ничего, кроме отрывочных фраз. Ужас и боль не за себя, а за
участь костела и своих овечек, лишили его голоса.
Но отдохнув хорошенько и подкрепившись водой и пищей, он набрался сил
и начал говорить, как будто в лихорадке, все повышая и повышая голос.
- Смотрел я на нашу гибель, - говорил он, - и, если бы прожил еще
несколько веков, глаза мои никогда не забудут этого страшного зрелища! Как
буря, налетели на нас грабители за грехи наши. Город не мог защищаться, со
всех окрестностей сбегались люди в замок, рук было больше, чем надо, а
оружия - мало и больше всего страха. Кроме нашего воеводы и жупана
прибежали люди от Шроды, сбежалась шляхта из ближних поместий. Было так
тесно, что нечем было дышать в окопах.
Я остался при костеле, - мне нельзя было оставлять его. Я облачился в
священнические одежды и взял в руки крест, ведь все же они были христиане,
хоть и враги наши!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13