Однако, если бы его спросили, в чем состоит значение мисс Томпсон и чем она так важна для него, – он бы вряд ли смог дать вразумительный ответ… Длинный мол серпом вдавался в залив. На всем его протяжении стояли столбы, на которых был устроен легкий навес; здесь через десять-пятнадцать шагов стояли скамейки. А в самой широкой части мола крытая площадка вмещала небольшой оркестр, что был слышен с берега. Они шли, не торопясь, мимо скамеек и тихо разговаривали.
– Спасибо, мистер Стоун, за ваши письма, – улыбнулась Эмили, взяв его под руку, на миг став опять той далекой и полузабытой молодой женщиной, что пыталась когда-то расшевелить «каменного» дворецкого. – Я с огромным интересом читала их. А мои ответные послания – это не только дань вежливости. Ведь в Гроули-холле прошла, может быть, самая счастливая часть моей в общем-то не очень удачной жизни.
Они подошли почти к оконечности мола, где стояла восьмигранная беседка, каких сотни тысяч по всей земле. Но эта была для них чем-то особенным, каким-то притягательным местом. Питер молчал, погруженный в невеселые предчувствия. Дело в том, что в последнем письме он между рассказом о жизни в Гроули-холле, о его новом хозяине и новых заботах, предложил Эмили вернуться на старое место экономки, тем более, что ее после развода со Стивом Бенсоном как будто ничего больше не задерживает в Торки. И Питер терпеливо ждал, когда Эмили подойдет к интересующей его теме. И вот она, наконец, сказала:
– Я, конечно, не все писала вам в письмах, да и незачем было вас нагружать моими проблемами. У меня есть дочь, мистер Стоун, Джейн. Она живет здесь в Торки, часто бывает у меня, мы очень дружны. И на днях стало известно, что она ждет ребенка.
– Поздравляю, вас, миссис Бенсон, – промямлил Питер, понимая, что его надежда становится еще более призрачной.
– Конечно, время неумолимо, и вернуться в прошлое, к сожалению, невозможно. Я нужнее моей девочке, я хочу остаться рядом с ней, рядом со своими внуками.
Чайки, как сговорившись, затеяли особенно громкие игры над молом и их пронзительные крики отозвались в сердце Питера несказанной тоской. Да, она права: всему свое время, каждому овощу… Они присели на скамью и теплый осенний ветер мягко коснулся влажным порывом его разгоряченного лица. Эмили казалась спокойной и бесстрастной. Ее ровный голос звучал у Питера в ушах холодным и неотвратимым приговором. Приговором к одиночеству, пустоте, тоске и бесцветному существованию. Пустое – жалеть о том, что не случилось!
– Когда я уезжала из Гроули-холла, я не знала, что уезжаю навсегда. Мне казалось, что это еще одна уловка, чтобы досадить вам, такому бесчувственному и неприступному. Я тогда была в отчаянии от мысли, что совершенно безразлична вам. Не знаю, была ли это любовь, но я тянулась к вам. А потом я неожиданно оказалась здесь, замужем, и долгое время была несчастлива. Наконец родилась Джейн, а позже я ушла от своего мужа… Теперь в мире есть человек, которому я нужнее, чем ему. Но иногда я думаю: «Какую ужасную ошибку я совершила!»
– Я уверен, миссис Бенсон, что подобные мысли приходят в голову всем нам время от времени, – Питер с удивлением и горечью вдруг почувствовал, что Эмили емко и просто выразила его довольно туманные ощущения, и от этого ему стало еще горше.
Оркестр заиграл громче, отдыхающие захлопали в ладоши, и радостными криками встретили яркие гирлянды огней, вмиг протянувшиеся светящимися нитками с берега по всему молу и побережью.
– Люди собираются здесь и ждут, когда вечером включат огни. Видите, как красиво и как все рады свету. Помните, вы как-то говорили, что для многих – вечер – это лучшее время, они ждут его? – Эмили наклонила голову и внимательно поглядела на Питера. Он сейчас не казался ей недоступным и печальным. Беспокойство и растерянность читались на его лице, и она спросила: – А чего вы ждете, мистер Стоун?
– О, я? – Питер был застигнут вопросом Эмили врасплох. Нарочито бодро он попытался скрыть свое смятение: – Когда я вернусь в Гроули-холл, сразу улажу проблемы со слугами…
– Вам это и раньше всегда удавалось блестяще, мистер Стоун, – сказала Эмили, не отрывая взгляда от его лица.
– Да, так всегда и было: работа, работа, опять работа…
«Он остался прежним, – подумала Эмили. – Ни слова живого, ни взгляда, только служба, работа, обязанности…»
Порыв ветра брызнул соленой водяной пылью и вдруг пошел дождь. Внезапно на мол обрушился настоящий шквал. Они вскочили и забежали в беседку, где косые струи все равно доставали их. Питер заторопился на берег, его тяготили близость и воспоминания. Он уже понял, что зря писал, зря ехал, напрасно надеялся неуклюжими деловыми предложениями оправдать горячее желание видеть Эмили, слушать ее милый голос, чувствовать ее рядом.
– Мистер Стоун, – пыталась удержать его Эмили, – подождите, вы промокнете! Вернитесь, автобус всегда опаздывает…
Но, похоже, отчаяние Питера было столь глубоким, что голос разума не достигал его сознания. Когда они ступили на набережную, из-за поворота в конце улицы показался сияющий огнями автобус. Поток воды падал с небес, все вокруг преображая и размывая очертания домов. Автобус приближался, пыхтя и отдуваясь, и наконец задняя дверь поравнялась с тем местом, где стояли Питер и Эмили. Он ей подал руку и помог войти в салон, а сам, еще не отпуская ее, сказал:
– Миссис Бенсон! Заботьтесь о себе, будьте осторожны и внимательны к здоровью.
– И вы тоже, мистер Стоун! – Не забывайте: всей работы не переделаешь…
– Да, желаю вам счастливых лет жизни. Мы с вами, вероятно, больше никогда не увидимся, – он стоял рядом с автобусом, сняв шляпу, и держал ее пальцы в своих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97