Даже командир Гектор, который должен был говорить последним, сплюнул на швейцарский ковер. Ишмаэль вернулся с двумя кухонными полотенцами, полными кубиков льда, малой толикой кухонного запаса. Командир Бенхамин вырвал у него из рук один из кульков и начал катать по скатерти прозрачные кубики. Те, кто лежал поближе, тут же начали подбирать упавшие кубики и запихивать их в рот. Ишмаэль, испугавшись, тут же сунул второй кулек вице-президенту и слегка склонил голову. Рубен ответил ему тем же, думая при этом, что лучше всего ему теперь не привлекать к себе излишнего внимания, потому что для того, чтобы схлопотать новый удар по голове, предлогов найдется предостаточно. Он приложил лед к голове и вскрикнул от боли и одновременно от глубокого – глубочайшего! – удовольствия.Командир Бенхамин прочистил горло и взял себя в руки.– Мы поделим их прямо сейчас, – сказал он. Сперва он обратился к своим бойцам: – Будьте осторожны. Под вашу ответственность. – Парни вдоль стены подтянулись, выпрямили ноги, подхватили с пола ружья. – Всем на ноги! – скомандовал Бенхамин.– Прошу внимания! – сказал Гэн по-японски. – Сейчас вам надо встать! – Если раньше террористы возражали против любых разговоров среди заложников, то для Гэна они делали исключение. Он повторял предложение на всех языках, которые смог вспомнить. Даже на тех языках, которые, насколько он знал, здесь никто не понимает: на сербско-хорватском и китайском. Просто потому, что ему было приятно говорить свободно и во весь голос, и его никто не собирался останавливать. Команда «Встать!» вообще-то не требует перевода. В определенных ситуациях люди уподобляются стаду овец. Когда один встает, другие следуют его примеру.Все стояли одеревенелые и неуклюжие. Некоторые пытались добраться до своих башмаков, другие вообще о них забыли. Кто-то переминался с ноги на ногу, пытаясь размять затекшие конечности. И все очень нервничали. Если совсем недавно они думали, что главное их желание – это встать, то теперь, стоя, они чувствовали себя абсолютно незащищенными. Теперь им казалось, что любые изменения в их судьбе приведут к худшему, а не к лучшему, что это вставание увеличивает их шансы быть убитыми.– Женщины, отойдите вправо, мужчины – влево!Гэн снова повторил предложение на всех известных ему языках, не очень представляя себе, какие страны тут представлены и кто именно нуждается в его переводе. Он невольно подражал той успокоительно-монотонной интонации, с какой произносятся объявления на железнодорожных вокзалах и в аэропортах.Но мужчины и женщины не хотели так быстро расставаться. Они цеплялись друг за друга как можно крепче. Пары, которые давно забыли, как это делается, и уж тем более никогда не делали этого на публике, пылко обнимались. Теперь казалось, что этот прием просто слишком затянулся. Уже отзвучала музыка и прекратились танцы, а пары все еще стояли, крепко держась друг за друга, и чего-то ждали. Лишь между Роксаной Косс и ее аккомпаниатором происходило что-то не то. В его объятиях она выглядела совсем маленькой, настоящим ребенком. По всей видимости, ей не очень нравилось такое положение, но при более пристальном взгляде становилось ясно, что это она служит ему опорой. Он повис на ее хрупких плечах, и страдальческая гримаса на ее лице свидетельствовала о том, что такая тяжесть для нее чрезмерна. Господин Осокава, догадавшись о ее трудностях (потому что его собственная жена, к счастью, находилась в это время в Токио и его самого, так уж получилось, на этом приеме никто не обнимал), обхватил аккомпаниатора и перекинул этого гораздо более высокого, чем он сам, человека через плечо, как пальто. Он слегка покачивался, но был тысячекратно вознагражден тем облегчением, которое отразилось на лице Роксаны Косс.– Спасибо, – сказала она.– Спасибо, – повторил он.– Вы за ним присмотрите? – В этот момент аккомпаниатор поднял голову и перенес часть своего веса на свои собственные ноги.– Спасибо, – еще раз повторил господин Осокава с нежностью.Другие одинокие мужчины, в основном официанты, которые сами жаждали облегчить ей ношу и взвалить на себя этого умирающего иностранишку, ринулись на помощь господину Осокаве и вместе с ним оттащили мокрого от пота аккомпаниатора в левую часть комнаты. Его светлая голова при этом раскачивалась так, словно у него была перебита шея. Господин Осокава обернулся, чтобы посмотреть на Роксану Косс, и его сердце сжалось при мысли, что она осталась в одиночестве. Ему хотелось поймать ее ответный взгляд, но она смотрела на своего аккомпаниатора, который сползал с рук господина Осокавы. Теперь, глядя на него издали, она наконец осознала, насколько ему плохо.А господин Осокава, наблюдая все эти пылкие прощальные поцелуи, с горечью подумал, что у него в мыслях не было взять в эту поездку жену. Он даже не сообщил ей, что она тоже приглашена на этот прием и что речь идет о праздновании его дня рождения. Просто сказал, что уезжает по делам. По обоюдному молчаливому согласию во время командировок мужа госпожа Осокава оставалась дома, с дочерьми. Они никогда не путешествовали вместе. Теперь он смог убедиться, насколько мудрым было такое решение. Он уберег свою жену от массы неприятностей, а может быть, и от кое-чего похуже. Он ее спас. И тем не менее он почему-то не мог отогнать от себя мысль о том, как было бы хорошо, если бы они сейчас были вместе. Иначе почему все эти люди так опечалились, когда им сказали, что они должны расстаться?Казалось, времени прошло очень много, а на самом деле не более минуты, но Эдит и Симон Тибо еще не сказали друг другу ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117