первый раз забывался сразу же после его завершения, но в таких случаях они все-таки успевали кое-что сделать в промежутке. Ближе к рассвету они целовали друг друга на прощание, и Кармен уходила спать в коридор под дверь Роксаны Косс, а Гэн возвращался на пол рядом с диваном господина Осокавы. Иногда они фиксировали легкий шорох его шагов, когда он спускался вниз по лестнице. Иногда Кармен видела, как он проходит мимо нее в холле.Знал ли об этом кто-нибудь еще в доме? Возможно, но все помалкивали. Они подозревали только Роксану Косс и господина Осокаву, которые, не стесняясь, держались в присутствии других за руки или обменивались быстрыми поцелуями. Гэна и Кармен подозревали разве лишь в том, что они помогают устраивать им свидания. Роксана Косс и господин Осокава, хотя и безучастные ко всему, происходящему кругом, все же принадлежали к одному с ними племени – племени заложников. Так много мужчин было влюблено в нее, что никто не удивился, когда сама она влюбилась в одного из них. Но с Гэном и Кармен дело обстояло совсем иначе. Несмотря на то что командиры не могли обходиться без переводческих услуг Гэна и заставляли постоянно совершенствовать свои секретарские навыки, несмотря на то что они находили его исключительно блестящим и приятным молодым человеком, все же заложники никогда не забывали, что он член их семьи. И несмотря на то что многие из них едва замечали Кармен, несмотря на ее манеру всегда опускать глаза, на нежелание тыкать в них своим оружием, когда командиры отдавали приказ привести кого-нибудь к себе, она все равно была частью чуждой им силы.
Постепенно условия жизни становились лучше для всех заложников, а не только для влюбленных. Входная дверь, однажды открывшись, теперь открывалась регулярно. Каждый день все выходили на свежий воздух и грелись на солнышке. Лотар Фалькен убедил остальных бегать вместе с ним. Каждый день он заставлял их делать комплекс упражнений, а затем пробежку вокруг дома. Террористы играли в футбол с мячом, который они нашли в подвале дома, и случалось, что обитатели дома устраивали матчи, террористы против заложников, но, поскольку террористы были гораздо моложе и тренированнее, они всегда выигрывали.Теперь, приходя к ним, Месснер, как правило, находил всех в саду. На сей раз священник оторвался от вскапывания клумбы и махнул ему рукой.– Что творится в мире? – спросил отец Аргуэдас.– Нарастает нетерпение, – ответил Месснер. Его испанский с каждым днем улучшался, но все-таки он спросил, где Гэн.Отец Аргуэдас указал на распростертую под деревом фигуру.– Спит. Просто ужасно, насколько они его заездили со своей работой. И вас тоже. Вас тоже заездили. Не сочтите это за бестактность, но вы выглядите усталым.Действительно, с некоторых пор Месснер утратил то хладнокровие, которое так успокаивающе действовало на заложников. За эти четыре с половиной месяца он постарел на десять лет, и, хотя всех остальных происходящее, казалось, заботило все меньше и меньше, он терзался день ото дня сильнее.– Это солнце влияет на меня не очень благоприятно, – сказал он. – Все швейцарцы рождены, чтобы жить в тени.– Да, жарко, – согласился священник. – Зато растения чувствуют себя превосходно. Дождь, солнце, засуха – им все нипочем, растут без удержу.– Не хочу отрывать вас от вашей работы. – Месснер тронул отца Аргуэдаса за плечо, хорошо помня, сколько попыток он делал, чтобы его освободить, но тот не воспользовался ни одной из них. Его интересовало, не пожалеет ли в конце концов отец Аргуэдас о том, что остался. Но, судя по всему, он не жалел ни о чем. Сожаления, очевидно, не были свойственны его натуре в такой степени, как Месснеру.С боковой лужайки прибежали Пако и Ренато. Они сделали весьма вялую попытку обыскать Месснера, но ограничились похлопыванием его карманов. И тут же снова убежали на лужайку, которую они теперь называли футбольным полем: специально для обыска игра в футбол была приостановлена.– Гэн, – произнес Месснер, дотрагиваясь до спящего носком своего башмака. – Ради бога, поднимайтесь!Казалось, Гэн спал сном запойного пьяницы или наркомана. Рот его был открыт, руки раскинуты в стороны. Из горла вылетал какой-то булькающий храп.– Эй, переводчик! – Месснер наклонился над головой Гэна и приподнял пальцами его веко. Гэн стряхнул с себя его руку и медленно открыл глаза.– Вы сами говорите по-испански, – глухо сказал он. – Вы могли это делать с самого начала. А теперь оставьте меня в покое. – Он перекатился на бок и подогнул колени к подбородку.– Я не говорю по-испански! Я вообще не умею говорить! Вставайте! – Месснеру показалось, что земля под ними содрогается. Но ведь Гэн тоже должен был бы это почувствовать, лежа на земле. А может, ему просто мерещится, что земля разверзается у его ног? Что вообще понимают все эти инженеры? Кто сможет гарантировать, что земля в один прекрасный момент не поглотит их всех: и оперную диву, и рядовых преступников заглотнет одним глотком? Месснер опустился на колени и приложил ладони к траве. Он слегка успокоился и решил, что у Гэна случился приступ временного умопомешательства, и снова потряс его за плечо: – Гэн, послушайте меня! – сказал он по-французски. – Мы должны уговорить их сдаться! Сегодня же! Все это не может дальше продолжаться. Вы меня понимаете?Гэн снова перекатился на спину, потянулся, как кошка, а затем закинул руки за голову.– С тем же успехом мы можем уговорить деревья обрасти птичьими перьями. Что вы все суетитесь, Месснер? Разве вам не ясно, что они не хотят ни о чем разговаривать? Особенно с такими, как мы.С такими, как мы. Очевидно, подумал Месснер, Гэн имеет в виду, что он плохо справляется со своими обязанностями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117